– Я хочу прочитать Гумилева! Всеволод, установи тишину!
– Диас, поставь бутылку! Кто пьет из горла?
– Они действительно милые, хотя и грубоватые хулиганы, – сказала Ирина на ухо Крымову. – Вы сидите сейчас в сторонке, тихо, как мышь, смотрите и слушайте. Это очень интересно. Они сейчас будут спорить.
– Хорошо, я буду сидеть, как мышь в углу.
– Я не мученик и не герой… Как назвать это? А?
– Не-ет, это хорошо, что он раскрылся, что он весь как на ладошечке. Он обнажился, разделся перед всеми. Эт-то стриптиз!
– Коля-а, а ты как относишься к евреям и русским?
– Ищу среднее.
– Ложь распространяют завистники.
– В каждой подлости есть наивность, так же как в глупой наивности – подлость! Но ты – завистник.
– В добре – тоже подлость?
– В беззубом, сюсюкающем, ясно?
– Абсолютная, хим-мическая тишина! Тих-хо! Кто хотел читать Гумилева?
– Я предлагал.
– Тих-хо, гангстеры! Где мои пистолеты с инкрустированными рукоятками? Гриша, читай Гумилева!
– Я хочу вам сказать, молодые люди! Гумилев после.
– Опять вы, дядя? Ну давайте, давайте говорите! Дайте сказать ему, банда! Слушать тост человека, который познал все страдания мира!
С угрюмым, уже вконец хмельным, малиново-сизым лицом, кося глазом, снова по-медвежьи поднялся рыхлый мужчина, сосед Крымова, и он внезапно вспомнил: его знакомили с ним лет десять назад, на каком-то вечере в Доме актера как с сыном известного писателя, погибшего на Севере в тридцатых годах.
Тот всосался ртом в рюмку, выпил с жадностью.
– Древние говорили: торопись, но медленно! Это касается всех нас! А вы? Кто вы? Что вы знаете?…
– Мысль о смерти – страх перед смертью.
– Потребители жизни. Что вы знаете? Труднее всех на свете живется талантливому и честному человеку.
– Все твои уважаемые классики – сентиментальные вруны!
– Натан, как ты ко мне относишься?
– Я романтик, и это спасает меня от реальной оценки вещей. Я начальник – ты дурак, ты начальник – я дурак. Прав тот, у кого больше прав.
– Циник.
– Откройте окно, пусть ворвется свежий ветер в эту накуренную комнату! Прекратите курить все!
– Диас продал пейзаж за пятьсот. Оформляет сейчас спектакль, кажется, на Таганке.
– Если работа – жизнь, то она наполнена до краев. Не хватает времени.
– Так что же – значит ложь огромна, богата, сильна, а правда мала, ничтожна, бедна?
– Чепуха! Искусство – всегда метафора действительности.
– Самая лживая ложь охраняет и поддерживает жизнь всех правд человеческих!
– А бездарность всегда лжет!
– Не СКАЧАТЬ