Ночи бродячие. Рассказы и публицистика. Зарубки памяти. Виктор Савельев

Чтение книги онлайн.

СКАЧАТЬ с чужого плеча. И мне сразу почему-то подумалось: «Вот шкет! Нацепил себе тельняшку и давит фасон!» – потому что тогда я ещё не знал Санечки.

      Но потом всё образумилось. Даже сразу образумилось, когда в ногаевском дорожном общежитии, на грязных матрасах, скинутых прямо на пол, поскольку мест не хватало, мы сели кружком и знавшие его ребята попросили: «Санечка, спой».

      И он, не ломаясь, сдёрнул с кровати гитару – с той кровати, которую занимал по праву старожила, потому что из-за тяжёлой бедности в семье ещё месяц назад укатил на эту трассу, где потом собралось столько парней из нашего города, – и, рванув струны сильными пальцами, хрипловато запел своим неподражаемым Санечкиным тенорком:

      — Метелица за окнами бушует,

      Метелица за окнами поёт,

      Душа моя с гитарою ликует,

      Душа моя опять чего-то ждёт…

      Надо ли говорить, что мы были тогда не те. Мы были весёлые и азартные, как молодые волчата, и мы приехали на трассу, чтобы завоевать весь мир, – и мир этот лежал за окном барака, незнакомый, волнующий и принадлежащий нам со всеми его просторами, и душа наша просила приключений и песен. А песен у Санечки было завались. Он пел Окуджаву и всех модных тогда поэтов – кого хочешь по нашей просьбе, – но самыми любимыми были у него какие-то странные, может быть, самодельные песни, вроде той, о метелице за окнами, о которых я раньше никогда не слышал, да и после, когда вернулся с трассы и стал кем есть, тоже не слышал никогда. И была среди этих песен одна, которую Санечка пел обычно в конце, после лихих и залихватских напевов, когда мы уставали от беспробудной весёлости и вдруг невольно начинали тосковать по тихому раздумью. И когда такой момент вызревал, когда самый неугомонный из нас Ваня Зимин смеживал веки, а я уже на правах приятеля просил: «Ну, спой. Спой ту…» – наступало время песни, звучавшей как гимн. Санечка усаживался поудобней, долго прилаживал на коленях гитару – и наконец, брал аккорд. И тогда пел нарастяжку любимое, щемящее:

      – Ночи бродячие, речи несмелые.

      От-лю-бя.

      Хочешь, иначе я жизнь переделаю

      Для тебя?

      Хочешь, уехать в далёкие страны

      Умолю,

      Или навеки любить перестану я,

      Как люблю…

      И непонятно было, чем брала эта песня с немножко странными и переиначенными, должно быть, словами, как она попала к Санечке и кто её автор**, – но только у меня она засела в памяти, как вбитый гвоздь, и я закрываю глаза, чтобы мысленно видеть картину: прокуренное дорожное общежитие, комната без обоев, мы – только кончившие учёбу мальчишки-мастера, которых судьба вскоре разметает кого куда, – и Санечка, который, оборвав очередной аккорд, вдруг смотрит мне в лицо и сильно хлопает по колену:

      – А не махнуть ли нам с тобой, браток, на 306-й километр? Ох и местечко, скажу тебе, – кругом простор, степи от пуза: есть где разгуляться душе! Там прорабу как раз двое мастеров на земработах нужны. СКАЧАТЬ