«В заговоре против пустоты и небытия». Неотрадиционализм в русской литературе XX века. О. Н. Скляров

Чтение книги онлайн.

СКАЧАТЬ и взвешенных слов; как кирпичами пользуется ими сознательный и взыскательный художник»[155]. Приветствуется возвращение в стиховой строй «раздельности и сознательности», а «рациональный элемент в словах и сочетаниях слов приобретает вновь большое значение». Один из ключевых выводов: «…есть возможность сближения молодой поэзии уже не с музыкальной лирикой романтиков, а с четким и сознательным искусством французского классицизма…» (ТЛ, 107, 110).

      Вопросу о своеобразном возрождении классицизма в русской литературе начала века посвящены статьи К. Мочульского «Классицизм в современной поэзии» и «Возрождение Пушкина». Гораздо позднее (в статье 1968 года «Петербургская поэтика») к этой же линии истолкования присоединился и В. Вейдле, не употребивший, правда, понятия «неоклассицизм», но описавший ключевые, наиболее ценные (на его взгляд) свойства поэзии Гумилева, Мандельштама, Кузмина и Ахматовой вполне созвучно с основными наблюдениями Жирмунского и Мочульского. Главный акцент при этом делался на возвращении к точному значению слов, на предметности, логичности, внятности, упорядоченности – в пику символистской «суггестии», «музыкальности», импрессии, смысловой неопределенности, получившей своего рода гротескное продолжение в футуристической «зауми». Сходные с этим тенденции критики находили также у Анненского, Брюсова, Ходасевича и даже у Вяч. Иванова[156]. Обосновывая теоретические критерии разграничения классицистического и романтического типов мышления, Жирмунский указывал, что у поэта классической ориентации референциальное доминирует над индивидуальным, вследствие чего он прежде всего стремится создать качественный (то есть завершенный и гармоничный) литературный продукт, тогда как романтически ориентированный автор[157] в первую очередь стремится «выразить себя», свой «внутренний мир», который заведомо (в соответствии с романтическим же убеждением) богаче любого слова о нем и не может быть вмещен ни в какую внешне законченную, «опредмеченную» форму (ТЛ, 135, 136)[158]. В результате романтический текст всегда разомкнут, распахнут, открыт для дальнейшего домысливания, углубления, продолжения, но при этом как бы порывает связи с объективной определенностью реального мира, утрачивает четкие смысловые контуры, склоняясь в содержательном отношении к зыбкой мечтательности и иррациональности. В. Вейдле, как и его предшественники-единомышленники в данном вопросе, большое значение придавал тому особому качеству творческого сознания поэтов объективной направленности, которое М. Кузмин называл «кларизмом», «прекрасной ясностью»[159]. М.Л. Гаспаров позднее дифференцирует две ключевых тенденции в русском модернизме XX века как «парнасскую строгость» и «символистскую зыбкость». Первая из названных тенденций исходит, по мнению ученого, из «светского» понимания символики как риторического приема «многозначного иносказания», применимого к любому материалу; вторая СКАЧАТЬ