Быть хирургом. Записки старого врача. Николай Иванович Пирогов
Чтение книги онлайн.

Читать онлайн книгу Быть хирургом. Записки старого врача - Николай Иванович Пирогов страница 31

СКАЧАТЬ государя (Александра Николаевича)[77], а это воспоминание совпадает в свою очередь с другим, а именно – с путешествием всей семьи к Троице (т. е. в Троице-Сергиевскую лавру), во время которого при ночлеге в селе Больших Мытищах что-то говорилось о кормилице новорожденного.

      Судя по этому, нужно думать, что мои первые занятия с учителем начались в 1818 году. Я помню довольно живо молодого, красивого человека, как мне сказывали потом – студента (Московского университета), и помню не столько весь его облик, сколько одни румяные щеки и улыбку на лице. Вероятно, этот господин, назначенный мне в учителя, был не семинарист. Это я заключаю из того, что он очень любил накрахмаленное белье, а об этой склонности я узнал от моей старой няни, нередко сетовавшей на большой расход крахмала, и действительно, его румяные щеки представляются мне и до сих пор не иначе, как в связи с туго накрахмаленными, стоячими воротничками рубашки. Но есть основание думать, что семинарское образование не было чуждо моему наставнику: это его склонность к сочинению поздравительных рацей; одну из них он заставил меня выучить для поздравления отца с днем Рождества Христова; первое четверостишие я еще и теперь помню:

      Зарею утренней, румяной,

      Лишь только показался[78] свет,

      В одежде солнечной, багряной

      Направил ангел свой полет.

      Кроме воспоминаний о щеках, улыбке, воротничках и этих стихах моего первого учителя, мне остались почему-то памятны и его белые, с тоненькими синенькими полосками панталоны. Все эти атрибуты у меня как-то слились в памяти с понятием о частях речи, полученным мною в первый раз от обладателя щек, улыбки, воротничков, панталон и сочинителя первой же и едва ли не единственной произнесенной мною рацеи. От него же я научился и латинской грамоте.

      Помню и второго моего учителя, также студента, но не университетского, а Московской медико-хирургической академии, низенького и невзрачного; при нем я уже читал и переводил что-то из латинской хрестоматии Кошанского[79]; от этих переводов уцелело в памяти только одно: Universum (или universus mundus – хорошо не помню) distributur in duas partes: coelum et terram[80].

      На уроках, мне кажется, он занимался со мною более разговорами и словесными, а не письменными, переводами, тогда как первый учитель заставлял меня делать тетрадки и писать разборы частей речи. Почему, спрашивается, я помню по прошествии 62 лет еще довольно ясно читанное и слышанное, и забыл, когда выучился писать, и почти все, что писал; забыл также, когда и как выучился ходить и бегать? Не значит ли это – приобретенное в детстве слухом и зрением гораздо прочнее напечатлелось в памяти, чем доставленное ей осязанием? Осязание служит только поверочным чувством для впечатлений, прежде всего вступающих в мозг чрез два его главных и настежь открытых окна: глаз и ухо.

      Причины, почему от впечатлений детства остается тот или другой отрывок, часто ничем не замечательный и вовсе не характерный, так разнообразны, что никто не возьмется СКАЧАТЬ

<p>77</p>

Александр II родился в 1818 г.

<p>78</p>

Это, кажется, моя позднейшая поправка; в тексте было: «разливался». – Примечание Пирогова.

<p>79</p>

Н. Ф. Кошанский (1785–1831) – преподаватель в Царскосельском лицее, автор широко распространенных руководств к российской и латинской словесности.

<p>80</p>

Вселенная делится на две части: небо и землю (лат.).