Гамбит. Александр Валерьевич Горский

Чтение книги онлайн.

      – Я ее тоже понимаю… в какой-то степени, – огрызнулся Подгорный, но ведь работать надо. Есть задание, и его надо выполнить. Уж Вы-то взрослый человек. Вы должны меня понимать.

      – Да, Максим, вы правы, я взрослый человек. Мне ведь уже шестьдесят два. Но силы еще остались на несколько лет и хотелось бы доработать эти годы в этой редакции.

      – Ну уж вам то, Юрий Борисович, точно ничего не угрожает, – нахмурился Максим, – Вы наш самый ценный сотрудник, золотой запас, так сказать.

      – Разрешите я договорю, немного терпения, – Сокольский достал платок чтобы протереть очки и сейчас его круглое белое лицо с часто моргающими глазами обрело какую-то детскую беззащитность, – мы с вами живем в эпоху компромиссов. Мы спорим, приходим к согласию. Несогласных сейчас не сжигают на костре, ну разве что поливают зеленкой. Это замечательно. Гуманизма стало явно больше чем сто или двести лет назад. Но что мне не нравится, так это то, как мы легко стали приходить к этим компромиссам. Мы слишком легко соглашаемся с тем, с чем внутренне не согласны. Лишь бы идти по пути карьерного или финансового роста. Лишь бы нас не трогали. Порой еще мы спотыкаемся о свои принципы, но обычно быстро вскакиваем и продолжаем идти вперед.

      Сокольский водрузил очки на их постоянное место и стал более уверенно смотреть на окружающий его мир.

      – В девяносто первом году, в августе я был по работе в столице и совершенно случайно оказался возле дома правительства во время путча. Я даже видел Бориса на танке. Правда, я стоял довольно далеко, большого Бориса видно было плохо, но зато знаете, что я увидел? Я увидел в людях надежду. Что их жизнь изменится. В тот момент слова свобода и демократия не были ругательными, тогда они пьянили нас всех. Только вот пьянили они не долго, а потом вся страна стала жить в каком-то угрюмом похмелье и похмелье это никак не проходит. Ушли бандиты, ушли дефолты, а похмелье от этой свободы, которую мы так толком и не попробовали, оно осталось. И нам всем активно внушают, что все что есть от этой свободы, это только долгое и мучительное похмелье. И теперь мы этой свободы уже и сами толи не хотим, толи боимся. Уже целое поколение выросло, которое кроме нынешней серости ничего и не видело, но я ведь помню, что в тогда, в девяносто первом мы хотели чего-то другого. Не того, что имеем сейчас и что, простите меня, имеет нас.