Дело Артамоновых. Максим Горький

Чтение книги онлайн.

      Они горем насеяны

      Да слезами поливаны…

      – Вот оно к чему! – обиженно вскричал Артамонов. – Ну, я, девицы, не во гнев вам, свою-то сторону все-таки похвалю: у нас обычаи помягче, народ поприветливее. У нас даже поговорка сложена: «Свапа да Усожа – в Сейм текут; слава тебе, Боже, – не в Оку!»

      – Ты – погоди, ты еще не знаешь нас, – не то хвастаясь, не то угрожая, сказал Барский. – Ну, одари девиц!

      – Сколько ж им дать?

      – Сколько душе не жалко.

      Но когда Артамонов дал девицам два серебряных рубля, Помялов сердито сказал:

      – Широко даешь, бахвалишься!

      – Ну и трудно угодить на вас! – тоже гневно крикнул Илья, Барский оглушительно захохотал, а Житейкин рассыпал в воздухе смешок, мелкий и острый.

      Девичник кончился на рассвете, гости разошлись, почти все в доме заснули, Артамонов сидел в саду с Петром и Никитой, гладил бороду и говорил негромко, оглядывая сад, щупая глазами розоватые облака:

      – Народ – терпкий. Нелюбезный народ. Уж ты, Петруха, исполняй все, что теща посоветует, хоть и бабьи пустяки это, а – надо! Алексей пошел девок провожать? Девкам он – приятен, а парням – нет. Злобно смотрит на него сынишка Барского… н-да! Ты, Никита, поласковее будь, ты это умеешь. Послужи отцу замазкой, где я трещину сделаю, ты – заткни.

      Заглянув одним глазом в большой деревянный жбан, он продолжал угрюмо:

      – Всё вылакали; пьют, как лошади. Что думаешь, Петр?

      Перебирая в руках шелковый пояс, подарок невесты, сын тихо сказал:

      – В деревне – проще, спокойнее жить.

      – Ну… Чего проще, коли день проспал…

      – Тянут они со свадьбой.

      – Потерпи.

      И вот наступил для Петра большой, трудный день. Петр сидит в переднем углу горницы, зная, что брови его сурово сдвинуты, нахмурены, чувствуя, что это нехорошо, не красит его в глазах невесты, но развести бровей не может, они точно крепкой ниткой сшиты. Исподлобья поглядывая на гостей, он встряхивает волосами, хмель сыплется на стол и на фату Натальи, она тоже понурилась, устало прикрыв глаза, очень бледная, испугана, как дитя, и дрожит от стыда.

      – Горько! – в двадцатый раз ревут красные, волосатые рожи с оскаленными зубами.

      Петр поворачивается, как волк, не сгибая шеи, приподнимает фату и сухими губами, носом тычется в щеку, чувствуя атласный холод ее кожи, пугливую дрожь плеча; ему жалко Наталью и тоже стыдно, а тесное кольцо подвыпивших людей орет:

      – Не умеет парень!

      – В губы цель!

      – Эх, я бы вот поцеловал…

      Пьяный женский голос визжит:

      – Я те поцелую!

      – Горько! – рычит Барский.

      Сцепив зубы, Петр прикладывается к влажным губам девушки, они дрожат, и вся она, белая, как будто тает, подобно облаку на солнце. Они оба голодны, им со вчерашнего дня не давали есть. От волнения, едких запахов хмельного и двух стаканов шипучего цимлянского вина Петр чувствует себя пьяным и боится, как бы молодая не заметила этого. СКАЧАТЬ