Хулиганский роман (в одном очень длинном письме про совсем краткую жизнь). Сергей Николаевич Огольцов

Чтение книги онлайн.

      Тут уж батя не выдержит, подойдёт – хлобысь! – Лёху в ухо:

      – Туды-т, растуды-т! Наших гонют, а энтот …!

      Дальше Лёха не слушает, он уж за дверью, проулками оббегает побоище, потому как с тылу нельзя.

      – Лёха вышел!

      И – воспрянули наши, а у тех – колебанье в рядах. Кой-кто и валится загодя – лежачих-то не бьют. А Лёха сосредоточенно глушит самых отборных и ведь, растуды-т, без единого, распротак его, мата.

      И погнали обратно к ручью, потом вверх по откосу, потом до околицы.

      Да, гремела деревня…

      Коллективизация этим игрищам край положила.

      Лёху голодовка прибрала и батю его, конечно, тоже.

      Мать отца моего, Марфа, застала ещё и царский режим, поскольку на момент Великой Октябрьской революции ей исполнилось лет тринадцать-четырнадцать.

      А десять лет спустя она была уже замужем за крестьянином Михаилом Огольцовым, которому и родила троих детей – Колю, Серёжу и Александру (в порядке очерёдности).

      Коллективизацию Михаил пережил, но Голодомор в Поволжье, призванный закрепить революционные преобразования деревни, его прикончил, и осталась Марфа матерью-одиночкой; варила детям суп из лебеды и менее съедобных трав, и они вместе с ней опухали от голода, но выжили.

      Потом пошли колхозные будни, трудодни, клуб, куда привозили кино, для просмотра которого деревенским парням приходилось крутить ручную динамо-машину и вырабатывать электричество.

      Летом сорок первого объявили о вероломном нападении фашистской Германии и мужиков поголовно угнали на войну.

      До Канино немцы не дошли, хотя и сюда стала докатываться фронтовая канонада.

      Потом в деревне разместились части резерва – сибиряки, поражавшие своим обычаем: после парной бани сидеть на зимней улице в одной рубахе и покуривать.

      Сибиряки ушли в сторону канонады и вскоре её не слышно стало.

      Кроме тишины, в деревне остались лишь бабы, девки да пацаны-допризывники; плюс председатель колхоза – однорукий инвалид.

      И длилось это не день, не неделю, а месяц за месяцем, из году в год.

      От такой ситуации среди баб пошли отклонения: собирались по избам и разглядывали одна у другой влагалища, комментировали, выносили суждения: чья краше?

      Когда об этом возрождённом сафоизме прослышал председатель, то, чтобы не дошло до района и дабы радикально пресечь лесбийный уклон, он созвал общее собрание в клубе исключительно для баб и девок; но пацаны постарше прокрались в кинобудку и, разиня рты, подглядывали через окошечки, как председатель материл всех собравшихся, стучал единственным кулаком по столу и божился повывести это «мандоглядство» (я малость смягчаю прямоту председателевых выражений).

      Удалось ли инвалиду сдержать своё обещание мой папа так и не узнал, поскольку его (папу) призвали в армию.

      Вернее, даже не в армию, а на флот…

      Вторая мировая догорала, но пушечное СКАЧАТЬ