проходимцах, которые ждут честного христианина в каждом шинке. Этих дикарей развести на что-либо было мало надежды. От городенцев явственно несло козлиным салом, которым простолюдины, отправляясь в путь, смазывают одежду от паразитов. А вот трое шляхтичей, самозабвенно занятых игрой в кости, были очень обнадеживающей компанией, диамантовые гузы на их шапках посверкивали, как искорки, и не попробовать обчистить их карманы – просто грех… Правда, не видно было никого даже отдаленно похожего на личность, что могла бы приехать в шикарной карете без гербов, которая стояла у корчмы. Шляхтич в побитых молью мехах был точно не из таких. Видимо, особо важные гости отдыхали на втором этаже, где находилось несколько комнаток. Может, удастся сбыть алхимика тем гостям? Прантиш, как парень совестливый, не прочь был подыскать лекарю приличных хозяев. А тот фацет за столиком под самой лестницей, похожий на «юриста из палестры», мелкого чиновника, который выполняет черновую работу в суде, непременно доносчик: вон как прикидывается, будто ему безразлично, что вокруг него говорят, а сам так и шарит блеклыми глазами, выискивая крамолу. Этого нужно остерегаться… Неизвестно, на кого работает. 1759 год от Рождества Христова, времена смутные, московские войска так и рыщут по стране, одни магнаты сотрудничают с россиянами, другие интригуют против, сеймы срываются один за другим… В Пруссии война, король-саксонец удрал из своего Дрездена в Варшаву. С собственным народом сладить не может, а до здешнего ему и совсем как до сухой груши… Он даже по-польски, сидя на польском троне, не научился изъясняться, не говоря уж о белорусском языке. А соседи, слабость власти почуяв, не прочь снова погулять по литвинским землям. Потому что земли эти искони на перекрестке, добывают их, как философский камень – упорно, столетиями, не жалея средств и жизней человечьих, и если бы из костей и крови вырастали белые деревья с красными листьями, как в бабкиной сказке, то пущи и леса земли этой напоминали бы красное море…
Прантиш оглянулся на Лёдника: тот сидел, выпрямив спину, будто готовился принимать экзамены, и даже по сторонам не смотрел, казался здесь в своей черной хламиде таким же обычным, как пушка на току. Черноволосая корчемница, которая сновала между столами с кувшинами пива, будто легкий челнок между камышами, подозрительно скользнула глазами по темной фигуре в углу… Прантиш понял, что надо начинать свое дело. Сорвал шапку с облезлым соболем и торжественно махнул ею, будто вызывал бога северного ветра.
– Уважаемые господа! Только сегодня, проездом в Париж из Лемберга – известный лекарь пан Балтромеус Лёдник, мастер исцелений, знаменитый алхимик и звездочет, который лечил королей и князей. Любую болезнь он узнает и назначит лекарства от нее! Меня вылечил за один день от самой жестокой лихорадки! Всего три шелега за консультацию!
Лёдник поджал губы, будто его обзывали висельником, но поесть, видимо, хотел и он, поэтому достал из карманов своей замусоленной черной свитки бумажки и карандаш, положил их перед собою на стол, готовясь выписывать рецепты.
