Политическая наука №1 / 2018. Коллектив авторов

Чтение книги онлайн.

СКАЧАТЬ style="font-size:15px;">      Борщевский Георгий Александрович, кандидат исторических наук, доцент кафедры государственной службы и кадровой политики РАНХиГС. У меня родился такой вопрос. В ваших тезисах утверждается, что методологический кризис наблюдается в политической науке уже довольно долгое время, с 1970‐х годов, т.е. уже с полвека. Последний подъем пришелся на 1950‐е и первую половину 1960‐х годов, до того был предыдущий кризис. Я историк, поэтому первое объяснение, которое мне пришло в голову, такое. Именно на 1950‐е и начало 1960‐х годов приходится пик политического противостояния мировых систем, существовавших в ХХ веке, – мировой социалистической и международной капиталистической систем. В 1970–1980‐е годы это противостояние утратило остроту. Многие на Западе уже не так боялись противника по ту сторону железного занавеса. Пик противостояния сформировал запрос со стороны элит к экспертному сообществу на изучение соответствующих процессов для решения прикладных задач политической, экономической и военной борьбы. И вот родились те мощные концептуальные идеи, о которых мы сегодня говорим. Вопрос к вам: видите ли вы некоторую связь между этими двумя явлениями? Есть она или нет? Если вдруг она есть, то видите ли вы предпосылки для актуализации подобного противостояния систем в будущем? И возможно ли, что с этим будет связан новый концептуальный подъем в политической науке?

      Ильин М.В. Огромное спасибо за прекрасный вопрос. С вашим анализом я во многом согласен. Однако, соглашаясь, я сделал бы важное уточнение. Действительно после Второй мировой войны в мире и в нашем сознании происходит очень много разных изменений. Отчасти меняется мир, отчасти мы меняемся, отчасти создаем новые интеллектуальные инструменты. Что происходит в мозгах у гуманитариев и представителей социальных наук, обществоведов? Они уже через поколение, даже чуть-чуть позже, начинают воспринимать те сдвиги, которые произошли в науке, теорию относительности и прочее, как нечто, что является не абстрактным знанием, а имеет какое‐то отношение к нам. Вторая реакция – это та, о которой вы говорите. Не столько мир изменился, сколько мы изменяем мир. Что‐то произошло с нашими душами и мозгами после завершения Второй мировой войны, что радикально меняет мир. Атомные бомбы и так далее. Не мир создал атомные бомбы, а мы их создали. Мы создали атомную бомбу, и всё сразу видим по-другому.

      Я бы немножко расширил наш взгляд, темпоральную ретроспективу. Перемены началось с Первой мировой войной, и даже чуть-чуть раньше. Это большой системный кризис, который я называю эволюционной ловушкой. И здесь опять нужно расширить темпоральную ретроспективу вплоть до начала модернизации. Она началась, казалось, неспешно. Поначалу никто не сознавал, что происходит. Кант первый увидел принцип модерного мышления – критика и антиномии. Потом после Французской, а фактически европейской и даже мировой революции, развитие осознается и ускоряется. Появляется идея прогресса. Людям кажется, что так динамично и без заметных СКАЧАТЬ