Военное дело Московского государства. От Василия Темного до Михаила Романова. Вторая половина XV – начало XVII в.. Виталий Пенской

Чтение книги онлайн.

СКАЧАТЬ ые составили себе подобное понятие, стоит только прочесть русскую историю семнадцатого столетия, за то время, когда честолюбие Годунова и происки поляков разделили нацию на несколько партий и поставили царство на край погибели… Несмотря на эти бедствия, русские, своими разумными действиями, сумели избавиться от владычества двух, столь могучих в то время врагов, каковы были Швеция и Польша. Менее чем в пятьдесят лет они завоевали снова все земли, отнятые у них во время этих смут, а между тем при этом у них не было ни одного министра, ни одного генерала из иностранцев. Размышляя об этих событиях, нетрудно сознаться, что столь важные предприятия не могут быть задуманы и выполнены глупцами»[1].

      Эти слова Манштейна относились к XVII в., к после-смутному времени, когда Россия с трудом оправилась от последствий национальной катастрофы начала XVII в., отбросившей страну, государство и общество на много десятилетий назад. Что же тогда говорить о предшествующем столетии, когда молодое Русское государство еще не испытало пресловутых «великих потрясений» и успешно развивалось? И как тогда сочетать с несомненными успехами Москвы в эти десятилетия мнение патриарха отечественной историографии С. М. Соловьева? В своей классической «Истории России с древнейших времен» он писал о том, что «военная история Московского государства давно уже обнаружила несостоятельность русского войска в борьбе со шведами и поляками, по недостатку искусства ратного…», что многочисленные поражения русских войск в допетровскую эпоху объяснялись «дурным устройством» войска, «совершенной неприготовленностью русского служилого человека к ратному делу», «неуменьем владеть оружием» (sic! – В. П.)[2]. Крымские, ногайские, казанские и сибирские татары, поляки и литовцы с русинами (подданные великих литовских князей), ливонцы и шведы с таким мнением не согласились бы. Не согласились с ним и мы, и желание разобраться (согласно завету другого патриарха исторической мысли, на этот раз немецкой – Л. фон Ранке) в том, а как оно было на самом деле (wie es eigentlich gewesen), точнее, составить для начала для себя непротиворечивую и цельную картину развития русского военного дела в раннем Новом времени, причем с учетом тех серьезных, поистине революционных перемен, которые происходили в военном деле Европы в это время, – в этом и заключалась цель предпринятых нами в начале 2000-х гг. исторических изысканий.

      Само собой, за без малого два десятка лет изучения проблемы многое из того, что на первых порах казалось нам как будто очевидным и ясным, сегодня таким уже не видится (так, например, изменилось наше отношене к так называемой «ориентализации» русского военного дела в раннем Новом времени). Пришлось сузить и поле исторического поиска – как говаривал небезызвестный директор Пробирной палатки Козьма Прутков, «никто не обнимет необъятного», поэтому мы решили ограничиться временем с середины XV в. до начала XVII столетия, образно говоря, от сражения на окраинах Русы между московскими полками и новгородской ратью зимой 1456 г. до сражения под Добрыничами между царским войском и отрядами Лжедмитрия I в 1605 г. В эти полтора столетия сложилась и достигла совершенства «классическая», хорошо нам известная (хотя эта известность и довольно обманчива) московская военная машина, а русское военное дело приобрело характерные черты. XVII в., в особенности времена, наступившие после 2-й Смоленской войны 1632–1634 гг., – это уже иная эпоха, «постклассическая», которая чем дальше, тем больше будет отличаться от «классической», и это другая история, требующая отдельного подхода и отдельного исследования.

      Отказ от стремления «объять необъятное» позволил сконцетрироваться на изучении важнейших аспектов развития русского военного дела «классического» периода. И, разрабатывая вопросы, связанные с его эволюией, мы намеренно акцентировали наше внимание не столько и не сколько на «истории битв и сражений», но на истории того, что в западной историографии именуется термином warfare, на изучении того, «как это работает», как была устроена московская военная машина, как она функционировала. В этом в известном смысле мы равнялись на классическую «Историю военного искусства в рамках политической истории» немецкого историка Г. Дельбрюка (которая произвела на нас тридцать с лишком лет назад неизгладимое впечатление) и в особенности на не менее классическую «Войну в Средние века» французского исследователя Ф. Контамина[3].

      Само собой, мы прекрасно понимаем, что проблемы, поднятые в этой книге (несмотря, а может, благодаря ограниченности источниковой базы), вряд ли будут иметь в обозримом будущем (да и вообще когда-либо) более или менее удовлетворительное решение. Предложенная нами картина развития русского военного дела в «классическую» эпоху не более чем авторское видение картины, которое отнюдь не претендует на абсолютную истинность. Но мы надеемся на то, что, во-первых, полученные нами результаты, выводы и итоги (промежуточные, конечно, ибо практически нет сомнений в том, что через 10–15–20 лет многие из них будут расцениваться не так, как сегодня) станут тем фундаментом, той основой, от которой другие исследователи смогут оттолкнуться в своей работе. Во-вторых, прекрасно осознавая необъятность темы, мы преднамеренно ограничились СКАЧАТЬ