оружием, потребовал что-то от нашего героя, похожего на узника местного концлагеря «Дахау» и, указывая ему стволом путь в сторону ухоженного хутора, добавил: «Шнель». На что альпийский пленник невольно процедил сквозь зубы: «Русские не сдаются!» Это произвело на бюргера странное впечатление, и он опустил дуло карабина, а потом, улыбнувшись своему альпийскому пленнику, более загадочно, чем сама Джоконда, произнёс: «ТоварЫщ!» Конечно, хотелось ему сказать: «Тамбовский волк тебе товарищ», – но узник промолчал, чтобы не провоцировать приветливо улыбающегося конвоира на международный скандал. Внезапно бюргер хлопнул своего пленника по плечу, как старого знакомого, и почти без акцента произнёс: «Кушать хочешь?» Во дворе, покрытом мелкой щебёнкой, для советского гостя накрыли стол, за которым на старинном стуле ручной резьбы по дереву восседал какой-то столетний дед, опрятно одетый и до синевы выбритый. Австрийский старец вдруг заговорил со своим гостем на русском языке, почти как тот эстонец: «Садись, товарЫщ, будем кЮшать!» Всякого можно было ожидать от этих австрийцев, но только не этого. Честно сказать, обед был довольно скудный: жиденький протёртый супчик, картофель в мундирах, мелко нарезанная квашеная капуста, похожая на всю ту же рисовую лапшу, и крохотный кусочек свинины. Благо, что хлеба было вдоволь – целый австрийский каравай, словно из русской печки. Дед, обратившись к своему гостю на русском, представился майором Вермахта, которому посчастливилось выжить, попав в плен под Сталинградом и провести пятнадцать лет в советском концлагере, где-то под Воркутой. Всё как бы стало на свои места, и вот уже можно было понять причину такой любви, этих австрияков, к великому и могучему языку, на котором разговаривал с лёгким грузинским акцентом сам товарищ Сталин Иосиф Виссарионович! Видимо вдоволь наговорившись, дед вежливо попросил у толстой рыжей австриячки, что находилась неподалёку, пива. Борис, не задумываясь, проглотив содержимое красивой глиняной кружки, потребовал: «Ещё!» – и судя по тому, как быстро принесли ему ещё две кружки, покрытые пышной пеной, стало ясно, что после пятнадцати лет, проведённых под Воркутой, этот отставной майор привил своим домочадцам любовь не только к русскому языку, но и к сталинскому порядку. Вдогонку им принесли пару тёмных бутылочек с названием «Бьер», и, чисто логическим путём, наш путник пришёл к умозаключению, что доброе пиво на розлив уже кончилось, и им придётся догоняться этим консервантом. Отбросив в разговоре своё тяжёлое историческое прошлое, дед, будучи в хорошем расположении духа, заговорил о политике, сообщив своему собеседнику, что: «Горби – гуд». На что его русский собеседник выдал в ответ: «Что немцу «гуд», то русскому «капут», – и подытожил на немецком языке: – Горби ист… шлехт, т. е. «редиска» (совсем плохой человек)». Узрев недоумение в глазах пьяного австрийца, он стал на пустой бутылке из-под пива нервно объяснять недобитому фашисту то, что «горбатая перестройка» – это попытка стравить газы. «А теперь Горбачёв, теряя контроль
СКАЧАТЬ
