Бутылки света. Дмитрий Строцев

Чтение книги онлайн.

      Гнев о стихах Строцева

      Пусть это будет речь атеиста о религиозном чувстве. Или о религиозно-поэтическом. И, значит, речь постороннего, посторонне-завистливая речь, может быть.

      У Тургенева в «Отцах и детях» Аркадий говорит с любимой девушкой о Гейне. «Я люблю Гейне, когда он плачет», – говорит она. «А я – когда он смеется», – отвечает Аркадий. – «Это в Вас следы Вашего нигилистического воспитания» (кажется, так), – говорит девушка.

      След моего нигилистического (атеистического) воспитания – в том, что я люблю не когда Строцев смеется или плачет (две стороны одного и того же; «смех сквозь слезы» – парадокс потому, что это вообще специально отмечается, смех и слезы неотделимы, как мясо от костей – кто-то сказал) – все эти его трагические и бурлескные сцены (сцены миру или Богу, которые поэт устраивает), бурлескно-трагические, изрядно отдающие Хлебниковым, а когда его стихи заливает ровный, чуть тусклый дымчатый свет, какой бывает летним полднем, – немного душный, чрезмерный, пряный (свет):

      Причем источник этого света – в самих стихах, внутри них; кажется ничего за их пределами не имеет к нему отношения; мир замкнутый: воскресенье, детская, игрушки на полу, полузанавешенное оконце, оса жужжит и тычется в стекло. Стихи этот свет создают на наших глазах: ткут, или прядут (солнечные лучи напоминают пряжу), или просто излучают. Чудо: слова начинают лучиться, попав сюда. Радость стихов (их самих, оттого, что они есть), нисколько не противоречащая драматизму. Драматическая радость, потому что почти театрально творится. Из предметов (рукотворных: статуэтка, женское платье, детская игрушка, предмет мебели или обихода), а точнее – из их названий; из явлений и вещей природы (названий: растения, животные), из человеческих отношений или воспоминаний (детство и дети, любимая, часто – жена).

      Стихи, возвращающие мир в райское состояние блаженства (до падения). Или так: стихи, которые в каждом явлении, предмете, вещи видят и чувствуют (и оттуда вызывают) первоначальную, фундаментальную радость. Ту, которая и была задумана изначально как основа мира. То ли детские считалки-скороговорки-песенки, то ли заговры, то ли чуть невнятная, задремывающая речь растений, с этими переменами и перебивами, но всегда гармоничными; стихи поют себя (изменения мелодии, следование ей).

      Тихая, почти незаметная (потому что она во всем, везде в его стихах, не локализована и неотделима от них) религиозность стихов Строцева. Не стихи о Боге или вере или какой-то такой проблематике (нисколько религиозной рефлексии). А рожденные религиозным взглядом (не нуждающимся в рефлексии и даже ей противоречащей; редкое сейчас качество, а нам есть с чем сравнивать: религиозных стихов сейчас отчего-то – или же понятно отчего – в изобилии) – на мир, у которого есть Творец, и Творец мир не оставляет вниманием, и постоянно говорит с ним (а поэт, как и положено, Ему отвечает), и следит за ним, и всякая Тварь (кроме человека, разумеется) знает об этом и по-своему славословит, поет Божество. На радость отвечает радостью.

      Пение радости, «славься», гимнический характер стихов Строцева. Почти животная религиозная радость, ну, или радость растения, поворачивающегося вослед солнцу: