Горький и евреи. По дневникам, переписке и воспоминаниям современников. Марк Уральский

Чтение книги онлайн.

СКАЧАТЬ потому, что ум его вступил в напряяженное противоречие с чувством… Жизнь хочет гармоничного человека, человека, в котором интеллект и инстинкт сливались бы в стройное целое». В 1906 году в записной книжке Горький истолковывает непротивление злу Толстого как непротивление инстинкту. Со временем он убеждается, что разум слишком часто оказывается пленником слепого инстинкта, унаследованного человеком от слепой враждебной природы. В очерке о Льве Толстом (1919) говорится: «Плоть должна быть покорным псом духа, куда пошлет ее дух, туда она и бежит, а мы – как живем? Мечется, буйствует плоть, дух же следует за ней беспомощно и жалко», а в рассказе «Сторож» об этом сказано как о трагедии: «У меня не хватило ни разума, ни воображения, никаких сил, чтобы соединить эти два мира, разъединенные глубокой трещиной взаимного отчуждения… На одной стороне бессмысленно и безысходно мечется сила инстинкта, на другой – бьется обескрыленной птицей разум, запертый в грязной клетке быта». <…> В 1936 году <критик Вронский> писал: «Мысль о разобщенности стихийного и разумного начала одна из основных у Горького. Это не только его мысль, но и мироощущение. Горький издавна “болен” этим вопросом, но он болен им потому, что остро всегда ощущал разлад между инстинктами и разумом, между стихией и сознанием». <Однако> в двадцатых годах <Горький> мечтал уже о царстве чистого разума, а инстинкт для него, как и для Шопенгауэра, был тем, что надо изжить [АГУРСКИЙ. С. 60].

      В контексте победы разума над инстинктом можно рассматривать одобрение Горьким жестких законодательных мер по борьбе с антисемитизмом, которые большевики ввели в первые революционные годы и которых придерживались вплоть до середины 1930-годов[94]. В очерках «По Союзу Советов» (1928), бывших результатом его первой поездки по родной стране после Революции, он так характеризовал два полярных типа отношения к окружающему миру:

      Есть поэзия «слияния с природой», погружения в ее краски и линии, это – поэзия пассивного подчинения данному зрением и умозрением. Она приятна, умиротворяет, и только в этом ее сомнительная ценность. Она – для покорных зрителей жизни, которые живут в стороне от нее, где-то на берегах потока истории.

      Но есть поэзия преодоления сил природы силою воли человека, поэзия обогащения жизни разумом и воображением, она величественна и трагична, она возбуждает волю к деянию, это – поэзия борьбы против мертвой, окаменевшей действительности, для создателей новых форм социальной жизни, новых идей [ГОРЬКИЙ (VII)].

      Пафос горьковского природоборчества вполне разделялся большевиками. Например, Иван Скворцов-Степанов – старый большевик, видный идеолог марксизма-ленинизма и активный сторонник Сталина

      писал в 1926 году в учебнике «Исторический материализм и современное естествознание»: «Нельзя будет не признать процессы природы грубыми, варварскими, истребительными, расточительными… Где же здесь хотя бы намек на пресловутые “предустановление”, “гармонию” и “целесообразность”? СКАЧАТЬ