Традиционализм и реформизм в советском политическом пространстве: формы и функции (1953–1991 гг.). Н. В. Стариков

Чтение книги онлайн.

СКАЧАТЬ Но при этом советская политическая культура постепенно приобретала самостоятельное значение. Новые традиции, динамичные и статичные в своем единстве, являли набор ценностей и установок «верхов», фокусировали накопленный опыт, задавали модели поведения, регламентировали общественно значимую деятельность. Постепенно усложнялись регулятивные и коммуникативные возможности советских традиций, расширялись границы их влияния.

      Выделение категории «советский традиционализм» позволяет выявлять связь традиционалистского потенциала первых десятилетий Советского Союза, с одной стороны, и традиционализма советского общества 1950-1980-х гг. – с другой.

      Рожденный идеологией, советский традиционализм неотделим от советской системы, при этом соотнесение традиционализма с тем, что можно назвать советскими ценностями, показывает сложную картину связей и соподчинений.

      Ключевые элементы традиционалистского вектора сталинской политики проанализировал В. Э. Багдасарян[14]. Автор исходит из предположения, что традиционализм – онтологическая основа «третьего пути», а принципы традиционализма не есть аналог традиционности. Политические намерения традиционалистов ориентированы не на сохранение (консервацию или реставрацию), а на возрождение посредством обращения к архетипам исторической памяти ментальных основ погибших общественных ориентиров. Гипотезу сталинской «консервативной революции» автор основывает на представлении о выхолащивании большевизмом в ходе строительства реального социализма принципов марксистской идеологии. «Народническая версия построения общества будущего посредством обращения к традиционным институтам докапиталистической России, при усилении тенденций апелляции к прошлому, делала вероятной перспективу “консервативной революции” под социалистическими знаменами. Слово “большевик” вызывало ассоциации с привычным для крестьянского слуха термином “большак”, обозначавшим руководителя общинным миром. “Красная” семантика также оказалась наиболее предпочтительной в контексте народной семиосферы»[15].

      Аграрный смысл революции, по автору, заключался в ликвидации чужеродной частнособственнической модели обустройства села. Жестокая, неумело проведенная, но исторически неизбежная коллективизация стала хирургической операцией по восстановлению национальных форм, верви-общины. Система Советов также оказалась ближе народной ментальности, чем западноевропейский принцип организации власти на основе многопартийной выборности. С другой стороны, коллегиальная модель республиканизма подменялась цезаризмом как квазимонархической системой, основанной на архетипах царистской традиции патерналистского сознания народа. Цезарь и Советы, выражаясь языком О. Шпенглера, являлись псевдоморфизмом институтов допетровской органической Руси – Царя и Собора.

      В. СКАЧАТЬ