«И места хватит всем…». Современная арабская поэзия и мировая литература. Ф. О. Нофал

Чтение книги онлайн.

СКАЧАТЬ пророческие – а то и божественные – черты. Всякая «земная» попытка прорваться к личности «рыцаря» предсказуемо заканчивается неудачей:

      Кто ты? Тебя ранят глаза –

      и ты истекаешь кровью, а года

      пролетают, как облака летом […]

      Кто ты? Ты ведь и сам не знаешь.

      Одновременно с этим Дон Кихот сознательно присваивает себе богочеловечество Христа и Прометея – он тяготитс я «слепотой сердец» и готов «отдать псам свою печень», сетует на то, что он, «подобный пророкам», не был встречен при рождении «пением ангелов» и «ходом звезды». В родной деревне герой был единственным «воскресшим» из числа ее жителей – «еле живых мертвецов», а в городе его возмущала «скверная торговля».

      Я в сердце хранил стихи Писания –

      и из сердца же я всех их изгнал,

      кроме тех, что остались на моем теле.

      Дон Кихоту принадлежит и «ворон Каина и Авеля», и приказ «читать», данный Мухаммаду, и кит Ионы. «Присваивается» им и коранический образ служения пророка Салиха, чье знамение – красная верблюдица, явившаяся из горы, – было уничтожено вероломными самудянами – «страуса» Рыцаря убили погромщики Ахтаб. Но Дон Кихот через метафору «борьбы змеи и лягушки» приходит к оправданию «природного» зла:

      Два Левиафана борются – разве бывать там победителю? […]

      Да и сама смерть не бывает избавлением или наказанием.

      Тем не менее автор движется от божественности к свержению самой идеи божественности, от покаяния Дон Кихота в «соблазне книгами» – к презрению ко всякому revelatiо:

      Наши грехи – без прощения! […]

      Но кого молить о прощении? […]

      Да и грешны ли мы?

      Почему мы вечно мучаемся без греха? (52)

      В черном лесу меня нашли тысячи книг […]

      Но буква – это ты! Каким ты бываешь – таким бывает и он!

      Буква бывает святой лишь тогда, когда ты не свят!

      Проповеданное соотечественником Сурура 'А. Бадави «напряженное единство» противоположностей нашло отклик и в философии Ламанчца:

      Я молился в притоне, чтобы познать тайны чистоты,

      я блудил в алтаре, чтобы проникнуть в глубины позора […]

      А святость рождает мужеложство.

      Эту интенцию потом подхватывает и Данте, призывающий собеседника «попрать головы» грешников девятого круга:

      Не испытает великой любви тот,

      кто не испытывал великой ненависти.

      Упомянутое единство греха и благодетели освящает мироздание вокруг героя – но лишь на время: экзистенциальный выбор между борьбой, размеренной жизнью и самоубийством, вкупе с «предвечным» лицемерием воров, вновь отравляет покой Рыцаря (как некогда оно тревожило и ал-Ма'арри). В конце концов выбор так и остается несделанным – Дон Кихот-Христос повелевает:

      – Дайте Богу богово,

      а кесарю – кесарево!

      – Что ты дашь нам?

      – А что осталось?

      – Ничего.

      – Так блаженны же вы!

      Самому СКАЧАТЬ