За то, что я руки твои не сумел удержать… (сборник). Осип Мандельштам

Чтение книги онлайн.

      Когда, соломинка, не спишь в огромной спальне

      И ждешь, бессонная, чтоб, важен и высок,

      Спокойной тяжестью – что может быть печальней —

      На веки чуткие спустился потолок,

      Соломка звонкая, соломинка сухая,

      Всю смерть ты выпила и сделалась нежней,

      Сломалась милая соломка неживая,

      Не Саломея, нет, соломинка скорей.

      В часы бессонницы предметы тяжелее,

      Как будто меньше их – такая тишина —

      Мерцают в зеркале подушки, чуть белея,

      И в круглом омуте кровать отражена.

      Нет, не соломинка в торжественном атласе,

      В огромной комнате над черною Невой,

      Двенадцать месяцев поют о смертном часе,

      Струится в воздухе лед бледно-голубой.

      Декабрь торжественный струит свое дыханье,

      Как будто в комнате тяжелая Нева.

      Нет, не соломинка, Лигейя, умиранье —

      Я научился вам, блаженные слова.

      Я научился вам, блаженные слова:

      Ленор, Соломинка, Лигейя, Серафита.

      В огромной комнате тяжелая Нева,

      И голубая кровь струится из гранита.

      Декабрь торжественный сияет над Невой.

      Двенадцать месяцев поют о смертном часе.

      Нет, не соломинка в торжественном атласе

      Вкушает медленный томительный покой.

      В моей крови живет декабрьская Лигейя,

      Чья в саркофаге спит блаженная любовь.

      А та, соломинка, быть может, Саломея,

      Убита жалостью и не вернется вновь!

      – Тому свидетельство языческий сенат —

      Сии дела не умирают! —

      Он раскурил чубук и запахнул халат,

      А рядом в шахматы играют.

      Честолюбивый сон он променял на сруб

      В глухом урочище Сибири

      И вычурный чубук у ядовитых губ,

      Сказавших правду в скорбном мире.

      Шумели в первый раз германские дубы,

      Европа плакала в тенетах,

      Квадриги черные вставали на дыбы

      На триумфальных поворотах.

      Бывало, голубой в стаканах пунш горит,

      С широким шумом самовара

      Подруга рейнская тихонько говорит,

      Вольнолюбивая гитара.

      – Еще волнуются живые голоса

      О сладкой вольности гражданства,

      Но жертвы не хотят слепые небеса,

      Вернее труд и постоянство.

      Все перепуталось, и некому сказать,

      Что, постепенно холодея,

      Все перепуталось, и сладко повторять:

      Россия, Лета, Лорелея.

      Золотистого меда струя из бутылки текла

      Так тягуче и долго, что молвить хозяйка успела:

      – Здесь, в печальной Тавриде, куда нас судьба занесла,

      Мы совсем не скучаем, – и через плечо поглядела.

      Всюду СКАЧАТЬ