Голограмма. Повесть. Федор Метлицкий

Чтение книги онлайн.

      Вначале не доходило, как будто все это не со мной, только бессмыслица в голове, бегание глаз – как правильно вести себя перед людьми? Потом – через равнодушную коросту – прорывы боли, когда режет сердце, и не отвязывается внутри текучий облик родной сути.

      «Мы надели ей на палец кольцо, которое ты ей подарил… Она не мучилась, совсем не мучилась». В письме матери тщетная попытка меня утешить.

      Я ходил по улицам бесцельно, в опасно озаряемой ночным светом тьме. Почему меня не было с ней? Почему в командировке? Почему маленькой пришлось пережить непереносимую боль ухода из жизни первой, а не нам, давшим ей жизнь? И жизнь моя в сумрачном свете казалась странной, скоротечной, зыбкой.

      Самое тяжелое, когда представляешь, как хотел поездить с ней по широкому миру, показать все… Чтобы она увидела океан с высокого утеса, сияющий залив Неаполя, остатки древней крепости на горе. Прошла бы по каменным плошкам отрытой улицы Помпей…

      В ее детстве мы перенесли с мамой ее разнообразные болезни, привыкли дрожать перед ней, не дай бог, что случится. Носили на руках, баюкали, когда болела. И нам было так же больно, когда она болела. Борясь за нее, так приросли, что оторвать кровинку…

      Мне приснилась тихая ночная вода, как боль безнадежности, невозврата. Из тьмы выплывает нечто любимое до бесконечной жалости, и уже знающее всю безнадежность, – это моя доченька! Я глажу ее, голова покорно свесилась на моей шее. Она медленно улыбнулась и покачала рукой, и так же медленно нырнула, и ушла во тьму. И вдруг во мне страшная догадка: она неживая! И никогда не будет живой.

      Проснулся с мучительной, физической болью. Как будто вырвали часть сердечного корня, и рваное невозможно восстановить.

      Терзает какая-то родительская вина – не смогли спасти! Ведь, знал: когда мы в парке бросали друг другу «фрисби», она внезапно остановилась и побледнела. И не пошевелил пальцем, чтобы защитить! Единственное, родное существо!

      Стараюсь избегать видений страшного в памяти, перебиваю воспоминаниями моего детства, безмятежного, до нее, когда еще ничего не было связанного с ней ни в мыслях, ни в крови. И как мы были безмятежны, когда еще не пришло это безумие.

      Но, как наяву, снова возникают слова ее письма ко мне, последние, как завещание…