В воскресенье вечером с Савичем и с редактором «Лю» Путерманом мы стояли возле редакции газеты «Матэн». Толпа заполнила широкий бульвар. Все не сводили глаз с экрана: сейчас объявят первые результаты. «Морис Торез – избран». Аплодисменты, радостные крики. «Монмуссо… Даладье… Кот… Вайян-Кутюрье… Блюм…» Восторг. «Да здравствует Народный фронт!» Поют «Интернационал». Когда показывались имена избранных правых – Фландена, Скапини, Домманжа, – свистели. «Предателей к стенке!», «Долой фашизм!» Все это происходило не возле «Юманите», а перед зданием газеты, которая каждый день писала, что «Народный фронт – это конец Франции».
Газеты сообщали, что ничего еще не решено: в следующее воскресенье предстоят перебаллотировки. Снова вечер на улице, и снова возбужденная, радостная толпа. В полночь выяснилось, что Народному фронту обеспечено большинство. По бульварам шли люди, пели «Интернационал», обнимали друг друга, кричали: «Фашистов к стенке!»
Я радовался со всеми: после Испании – Франция! Теперь ясно, что Гитлеру не удастся поставить Европу на колени. Наше дело побеждает – революция переходит в наступление! Эти мысли еще не омрачались ни потерей близких и друзей, ни испытаниями, на пороге которых мы стояли. Весну 1936 года я вспоминаю как последнюю легкую весну моей жизни.
Несколько недель спустя во Франции начались массовые забастовки; рабочие бросали работу, но не уходили из цехов; служащие оставались в банках, в конторах, в магазинах. Буржуа с ужасом повторяли: «Это захватчики!..»
Париж был неузнаваем. Красные флаги реяли над сине-сизыми домами. Отовсюду вылетали звуки «Интернационала», «Карманьолы». На бирже бумаги падали. Богатые люди переправляли деньги за границу. Все повторяли – кто с надеждой, кто в ужасе: «Это революция!..»
Я запомнил витрину фешенебельного магазина на бульваре Капюсин; красотка из гипса в модном платье держала в руке плакат: «Служащие и рабочие забастовали – мы не хотим больше жить впроголодь!»
Проходили девушки с простынями – прохожие кидали деньги для семей забастовщиков.
На некоторых заводах предприниматели оказались упрямыми и забастовки длились долго – две-три недели. Заводы были оцеплены полицией – боялись столкновений. Каждый день женщины приходили к воротам, приносили хлеб, колбасу, апельсины.
Дениз работала в труппе левых актеров. Их пригласили рабочие крупного металлургического завода, бастовавшие уже третью неделю. Я пошел на спектакль. Дениз повторяла монолог героини «Фуэнте овехуна». У нее были глаза лунатика и смутная улыбка. Когда я вышел на улицу, полицейский меня обыскал – нет ли на мне оружия. Я ничего не понимал и улыбался; мне хотелось быть не корреспондентом СКАЧАТЬ