Мадонна. Проклятый город. Арчибальд С Скайлс

Чтение книги онлайн.

      Да и вообще… какая разница, куда приклонить голову этому телу, когда в этом теле развивается раковая опухоль, и вопросы: как жить, где жить и с кем жить отступают, оставляя одно неувядаемое, неопалимое и пронзительное: жить!

      Наверное, когда в такой момент есть тот, на кого можно опереться, это уже очень-очень много. А когда тот, на кого вы хотели бы опереться, просто отвернулся от вас? Не знаю, была я восхищена или просто подавлена его бесконечной самоуверенностью, но вот тогда, когда я увидела его спину я поняла, что наглость и самоуверенность дают вам ощущение безопасности только в мирное время, когда все хорошо, а в трудные времена они ничего не стоят.

      Итак, без дома, без работы, без денег, одна я жила у Ольги, подруги институтских времен и делала долги, чтобы оплатить операции. Когда только могла, я шла к иконе Петрова-Водкина в Александровском парке и молилась. Я ходила к ней каждый день. Иногда просто проходила мимо, незаметно крестясь, если кто-то меня видел. А иногда я заходила на Заячий остров в крепость. Мне почему-то казалось, что чем ближе стоишь к ангелу, тем больше шансов, что тебя услышат. В городе пылала осень, и сам ангел казался огромным листом, занесенным ветром в небо и зацепившимся за шпиль собора Петра и Павла.

      Я молилась именно так, как раз и навсегда научила меня моя бабушка. Без слов.

      – Богу, – говорила бабушка, – Твои слова вообще не нужны. Он и так все знает. Что может ему быть более приятно, чем благодарность за все, что с нами происходит? Если ты благодаришь его даже тогда, когда тебе плохо, Он видит, что ты веришь, что все происходит по Его воле и на твое благо. А если ты жалуешься, то ты просто показываешь, что ты недовольна. А ты сама стала бы помогать тому, кто все равно будет недоволен? Поэтому просто держи в сердце чувство благодарности столько, сколько можешь.

      И я держала. Держала сквозь слезы. Столько, сколько могла.

      Вообще-то бабушка меня и воспитывала. Она пережила блокаду, во время которой жила на Петроградской стороне, но после войны дедушке дали квартиру на Васильевском остове, и они переехали туда. Там я и выросла, хотя бабушку тянуло к старым местам и подругам, и она часто их навещала. Помню, как мы садились в трамвай и долго-долго ехали сначала по Среднему проспекту, потом через мост, потом еще целую вечность по Петроградской стороне и, наконец, через маленькую речку Карповку мимо Иоанновского женского монастыря¹ на набережной, где и выходили. Здесь несколько раз я слышала историю о чудесном спасении ее подруги, к которой мы и ехали. Мы проходили от Вяземского проспекта через дворы и оказывались на Кировском проспекте, который бабушка еще тогда называла Каменноостровским². Мне кажется, я до сих пор помню запах квартиры номер 53 в литерном корпусе дома 64. А еще икону на серванте в тесной комнатке, где жила бабушкина подруга.

      Почему я жила с бабушкой, я не знаю. На нас двоих сил у мамы видимо не хватало. И так уж повелось, что старшая сестра у нас была красивая, а я… а я умная. Она королева, а я первый министр, который исправен и честен и на которого можно положиться. Она золотая карета, а я благородный рысак. И ехать было так радостно и беспечально и жили мы такой дружной семьей, что казалось, все так и должно быть и будет, пока я не спросила сама себя: «А почему, собственно, я везу, а она… едет?»

      Кто вообще положил нам так делить обязанности? Кто раздал нам такие роли? И что за пьесу мы играем? И тогда вдруг мне стало ясно, что «умная» это был тот рычаг, который заставлял меня делать то, что было надо маме, сестре, бабушке, и что только отец был в нашей семье тем, кто просто терпел.

      И началось… Нет, это действительно смешно, но даже задавать все эти вопросы в нашей семье оказалось преступлением. Вся семья, уклад которой казался незыблемым, начала отторгать меня, как инородное тело. Конечно же, не обошлось и без мужчины. Именно то, что он предпочел меня, а не «королеву», стало последней СКАЧАТЬ