Русский ад. Книга вторая. Андрей Караулов

Чтение книги онлайн.

      Но после «Архипелага» лагерники наоборот раскололись, и мы видим сейчас взаимную отчужденность зэковских сердец.

      – Ты не прав, Саша…

      Он сидел, погруженный в себя, и говорил с трудом, очень спокойно, но твердо.

      – Копелев, Лакшин, Войнович, ясно же выбрана линия: опорочить имя. В Древнем Риме был когда-то такой обряд: изъятие имени.

      – Нобелевские имена не умирают.

      – Еще как! Десятки примеров. Кто знает, что Чазов – нобелевский лауреат? Кто читает Шолохова? А главное, зачем?

      Наташа не ответила.

      – Поехали, наверное… Когда едешь, веселее как-то… – предложил он.

      …«Шевроле» завелся только с третьего раза. Совсем старенький, продать бы его поскорее…

      И опять они всю дорогу молчали: Александр Исаевич был какой-то потерянный, не в своем контуре. – Левка, Левка… пишет грубо, с патетикой; правдивость, видите ли, у Александра Исаевича дает трещины и обваливается… И все это только потому – Копелев не сомневается, что Александр Исаевич провозгласил себя «единственным носителем единственной истины».

      Интересно: если бы Солженицын жил где-нибудь далеко от Москвы и там, в его укрывище, родились бы «Один день…», «Матренин двор», «Раковый корпус», «В круге первом» и, наконец, «Архипелаг»… – послушайте, если бы он сразу, в один день предъявил бы человечеству все свои книги, его бы тут же назвали святым!

      Если происходит Обретение, если он, бывший солдат и бывший узник, вдруг получает – для чего-то – еще одну жизнь и в ней, в этой жизни, из ее духа, из ее подвига (вся жизнь как подвиг) рождаются, одна за другой, его великие книги… почему тогда свои, прежде всего свои, сегодня ведут себя так, будто он, Солженицын, всем им чем-то обязан?

      Вот только где они, наконец, те его читатели, его знакомые и незнакомые друзья, кому он «невидимым струением» посылал – все эти годы – свои книги? Почему Копелеву, Войновичу всем если кто и возражает сейчас, так только Юра Кублановский, но у Кублановского – мягкое перо, он поэт, а ведь в лицо-то Александру Исаевичу несется настоящая агрессия…

      Описывая в «Красном колесе» Надежду Крупскую, он заикнулся было, что Ленину жилось с Крупской скучно и поэтому – ; тяжело.

      Копелев почему-то решил, что «цюрихский» Ленин – это автопортрет самого Александра Исаевича, а Крупская «списана» с Натальи Дмитриевны: «Жить с Надей – наилучший вариант, и он его правильно нашел когда-то… Мало сказать, единомышленница. Надя и по третьестепенному поводу не думала, не чувствовала никогда иначе, чем он. Она знала, как весь мир теребит, треплет, раздражает нервы Ильича, и сама не только не раздражала, но смягчала, берегла, принимала на себя. На всякий его излом и вспышку она оказывалась той же по излому, но – встречной формы, но – мягко… Жизнь с ней не требует перетраты нервов…»

      И опять они стояли на какой-то опушке.

      «Людям – тын да помеха, а нам смех да потеха!» И он, Солженицын, уже не писатель, оказывается, а пропагандист СКАЧАТЬ