СКАЧАТЬ
моей склонности к строгости. Подобно всем молодым, клан дружков не скупился на резкие высказывания о добре и зле; как только я вошла туда, я тоже стала осуждать всех тех, кто нарушал его законы; я проявляла больше фанатизма, чем Сартр и Панье: даже критикуя людей со всей жестокостью, они пытались объяснить их себе. Они дружески посмеивались между собой над тем, что я плохо разбираюсь в людях. Почему я не пыталась это исправить? С детских лет у меня сохранилось также пристрастие к молчанию, к тайне; сюрреализм произвел на меня неизгладимое впечатление, поскольку я обнаружила в нем нечто от сверхъестественного, чудесного; перед лицом Другого я поддавалась чарам, привлеченная, заинтригованная блеском внешней видимости, не задаваясь вопросом о том, что за ней скрывается. Конечно, я могла бы избавиться от такого эстетизма, и если продолжала упорствовать, то по глубинным причинам: существование Другого по-прежнему было для меня опасным, и у меня не хватало смелости встретиться с этой опасностью лицом к лицу. В восемнадцать лет я жестоко боролась против колдовства, угрожавшего обратить меня в чудовище: и сейчас я по-прежнему сохраняла настороженность в отношении этого. Что касается Сартра, то я все уладила, заявив ему: «Мы одно целое». Я расположила нас вместе в центре мира; вокруг нас вращались персонажи, смешные, гнусные или приятные, которые не могли меня видеть: единственным взглядом была я сама. И поэтому я, не стесняясь, пренебрегала общепринятым мнением: нередко Сартр смущался тем, что я совершенно не боялась мнения окружающих; он в ту пору в достаточной мере почитал его. Однажды мы поссорились, так как я хотела выпить стаканчик в роскошном отеле Гавра «Фраскати», откуда, должно быть, открывался великолепный вид на море; но у меня на чулке была огромная дырка, и он решительно отказался заходить в это заведение. В другой раз, в Париже, у нас не было ни единого су в кармане и никого вокруг, чтобы занять денег, я предложила Сартру обратиться к управляющему гостиницы «Блуа», где мы останавливались каждую неделю; он возразил: этот человек вызывал у него отвращение. Больше часа мы спорили, шагая по бульвару Монпарнас. «Раз он вам противен, – говорила я, – какое имеет значение, что он думает?» Сартр отвечал, что мысли, которые возникают на его счет, ему небезразличны.
Невозможно жить в заблуждении постоянно. Любой разговор предполагал некую взаимность между моим собеседником и мной. Из-за доверия, которое оказывал им Сартр, а также по причине их личного авторитета, замечания или ирония мадам Лемэр и Панье задевали меня. Случалось еще, что меня смущала самоуверенность Камиллы. Иногда Колетт Одри рассказывала о Симоне Вейль, и, хотя говорила она без особой симпатии, существование этой чужой женщины привлекало внимание. Она была преподавателем в Пюи; рассказывали, что жила она в гостинице ломовиков и в начале месяца выкладывала на стол все свое жалованье: каждый мог им воспользоваться. Она работала на путях вместе с железнодорожниками, чтобы получить возможность
СКАЧАТЬ