Тополята. Владислав Крапивин

Чтение книги онлайн.

СКАЧАТЬ style="font-size:15px;">      Зинаида Ивановна была молодая, работала первый год. Она учила третий «А» и время от времени, в другую смену, заменяла Анну Евсеевну – когда ту одолевали всякие хвори или не менее важные дела. В общем, свой человек. И хороший тем, что на ее уроках можно было резвиться посмелее, чем у Анны Евсеевны.

      Зинаида Ивановна провела урок математики (прямо скажем, через пень колоду) и диктант.

      «Ох и грамотеи! Вот покажу ваши писания Анне Евсеевне, что она скажет…» – «А вы „не показывайте!“» – «А ты, Кропоткин, не пиши слово „кандидат“ через „о“. Такая образованная личность, а ляпаешь ошибки…» – «Я не ляпаю! Это от слова „кондовый“, то есть „тупой“. Сперва „кондидаты“, потом депутаты. Вон вчера по телику…» – «Сядь, оратор! На следующем уроке всех спрошу стихи, которые задавала Анна Евсеевна…» – «А она не задавала!» – «Сорокин, не считай меня совсем дурочкой».

      Классный час был четвертым уроком.

      Когда все расселись и даже малость притихли, ожидая неизвестных гостей, у Теньки вдруг ёкнуло сердце. Да, именно ёкнуло – перестукнуло, выбившись из ритма, и замерло на миг в нехорошем предчувствии. Потому что он услышал шаги.

      Память об этих шагах сидела в нем с осени позапрошлого года. С тех дней, когда решалась (и чуть не сделалась жуткой) его, Тенькина, судьба. Потом, когда все осталось позади, память эта съёжилась в комочек, притихла в дальнем уголке души и почти не просыпа́лась. Зачем ей просыпаться, если тех событий никогда больше не может случиться! (Скорее уж, и правда сдвинутся тектонические плиты под Айзенверкенбаумом.) Но вот теперь память ожила, отозвавшись на далекий (для других неразличимый, наверно) деревянный стук.

      Туп… туп… туп…

      Так ходили по тоскливым учреждениям те самые тетки. Похожие на тяжелые колоды с деревянными лицами без губ. Ноги у них тоже были деревянные – бревна. И башмаки – утюги из дерева. И стучали они по паркетным плиткам в конторах всяких опекунских представителей, адвокатов, следователей и судебных приставов – там, где на жестких скамейках прижимался к маме восьмилетний Степан Ресницын. Ступали так, будто этими твердыми плитками были вымощены не только те казенные коридоры, но и весь земной шар.

      Туп… туп… туп…

      Тетки и говорили «деревянными» голосами. В их словах была правильность обточенных кубиков.

      – Мальчик, у папы тебе будет лучше. Там все условия…

      – Нету там условий!

      – …и он тебя любит…

      – Не любит!

      – Не спорь. А с мамой ты не можешь быть: ей надо лечиться.

      – Врете!

      Маме не надо было лечиться! Она и так после аварии отлежала два месяца в больнице. А теперь шрам на щеке зарос. Остались следы швов, но щека совсем не болела, мама это не раз повторяла, успокаивая Теньку.

      …Мама работала помощником главного гримера в Драматическом театре имперского департамента культуры. Про нее говорили: «Мастер своего дела, талант». И она вообще была талантом, не только в профессии гримера. СКАЧАТЬ