XX век как жизнь. Воспоминания. Александр Бовин

Чтение книги онлайн.

      Возможно, если бы я стал сопротивляться, нашлось бы и общежитие в Москве. Но не были мы тогда приучены сопротивляться, «качать права». И поэтому покорение Москвы было отложено на восемь лет.

      Ростов-на-Дону. Университет

      Пять ростовских лет – время перестройки. Моей перестройки. Куколка превращалась в бабочку, или – кому как нравится – головастик в лягушку. К умению говорить, читать и писать постепенно добавлялось умение думать. Думать самостоятельно, то есть сомневаться, не верить тому, что слышишь, и даже тому, что видишь. Выяснялось, что кроме «Брызг шампанского», «Марша энтузиастов» и «Каким ты был…» есть еще другая музыка и что даже та опостылевшая литература, которую «проходили» в школе, на самом деле является совсем другой. И еще можно ходить в театр, не только в кино. В общем, как теперь понятно, был я серым провинциальным валенком. Спортсмен, комсомолец, отличник, но – валенок…

      Готовый продукт из полуфабриката выделывался в университете. Когда-то, до 1914 года, это был Варшавский университет, из-за войны его эвакуировали в Ростов, и назад он не возвращался. К середине XX века от мятежного польского духа ничего не осталось. Нормальный советский университет. Да еще «им. В.М. Молотова». И все же идеологическая монотонность не была абсолютной. Трава пробивается сквозь асфальт. Так и мы продирались сквозь могучие наслоения официальных установок. Во всяком случае, кто хотел, мог продраться.

      Половину мужского наличия нашего курса составляли фронтовики. Даже один Герой Советского Союза. Фронтовики были старостами групп. Действовала курсовая партийная организация. Это создавало особую атмосферу. Дисциплина, внутренняя подтянутость, неприятие расхлябанности. Чувство ответственности за то, что делаешь (или – не делаешь). Не всем это нравилось. Но у меня не возникало протеста. Наверное, сказывалось отцовское воспитание, влияние армейской среды. Тем более что атмосфера первых послевоенных лет на факультете вполне сосуществовала с атмосферой обычной, классической студенческой жизни. Правда, не всегда мирно.

      Уже на первом курсе сложилась компания: три фронтовика – Саша Гужин, Коля Сазонов, Жора Прозоровский – и я в качестве объекта воспитания. Воспитание шло по разным линиям. После каждой стипендии мы отправлялись в заведение «Красный мак» и пили пиво. Как правило. Иногда допускались исключения, и пиво выступало только как «прицеп». На эту ритуальную линию накладывалась другая, содержательная, – разговоры «за жизнь». Они говорили, я слушал. За пять лет «жизнь» была пройдена вдоль и поперек. Горький опыт войны и несладкий опыт мира. Но обязательно – с надеждой!

      Друзья мои были коммунисты. И уже где-то со второго курса стали мне втолковывать, что пора подумать о вступлении в партию. И я думал. Не в рассуждении карьеры, – кто в девятнадцать лет думает о карьере? А потому что среди людей, которые меня окружали, с которыми мне приходилось сталкиваться, коммунисты выделялись в лучшую СКАЧАТЬ