Ведьмин век. Марина и Сергей Дяченко

Чтение книги онлайн.

      …В день похорон Дюнкина сестра отозвала его в сторонку и, не сводя воспаленных ввалившихся глаз, попросила:

      – Имей совесть, Клавдий. Ты ведешь себя так, будто Докию любил ты один.

      Он осел, будто от удара обухом. И кивнул.

      Три дня слиплись в одни бесконечные сутки. Трижды наступала ночь; он отвечал на какие-то вопросы, а за спиной у него переглядывались, переговаривались приятели, однокурсники и вовсе незнакомые люди: «Это тот мальчик, с которым она была в тот день на пляже. Это тот мальчик…»

      – Она не могла так просто утонуть! Она плавала, как… Она не могла!..

      – Успокойтесь, Старж. На теле нет следов насилия. Ее погубила простая судорога.

      Простая.

      – Клав, ну ты, это самое, не убивайся так… Пойди вот, экзамен сдай, отвлечешься…

      – Клав, ты, это, прости, но вы с ней хоть раз, это… были?..

      …Потом он дождался, пока опустеет кладбище.

      Люди, еще недавно бывшие скорбной процессией, теперь понемногу тянулись к выходу; один только Юлек Митец отстал, растерянно оглядываясь в поисках Клава. Не нашел, бегом догнал ребят – подавленных и возбужденных одновременно. Дюнкиной матери уже не было видно – за ней захлопнулась дверца машины…

      Все эти люди перестали интересовать Клава много часов назад. «Иметь совесть» – значит быть последовательным в своем эгоизме.

      Вечерело. Сильно, густо, тяжело пахли увядающие цветы.

      – Дюнка, – сказал он, опускаясь на колени. – Дюнка, я хотел сказать тебе, что мы поженимся после экзаменов… Не прогоняй меня. Можно, я тут посижу?

      Мягкое закатное небо. Примиряющие голоса цикад.

      – Дюнка…

      Он не нашел слов.

      Возможно, он хотел сказать, что непростительно привык к ее любви. Что слишком часто позволял себе высокомерно отмахиваться – приходи завтра. Что она была для него наполовину вещью, наполовину ребенком. Что он не знает, как себя наказать. И поможет ли самое страшное наказание…

      И тогда он сказал то, что счел нужным. Что считал единственно правильным и естественным.

      – Дюн, я клянусь тебе никогда и никого, кроме тебя, не любить.

      Ветер ли тронул верхушку темной кладбищенской елки? Или Дюнка, смотревшая оттуда, бурно завозмущалась, затрясла мокрыми волосами, возмущенно вздернула заострившийся нос?

      – Я сказал, – прошептал он неслышно. – Прости.

      За спиной у него треснула ветка. Он напрягся, медленно сосчитал до пяти – и обернулся.

      Он не запомнил всех, кто был на похоронах – но почему-то был уверен, что именно этого старика там не было. Мятый темный костюм, разбитые ботинки – может быть, кладбищенский сторож?.. У бродяги, промышляющего пустыми бутылками, определенно не может быть такого волевого лица. И такого ясного взгляда.

      – Я лум, – сказал старик, будто отвечая на беззвучный вопрос. – Не беспокойся.

      Лум. Утешитель на кладбище. Говорят, СКАЧАТЬ