СКАЧАТЬ
то предварительно никакого разрешения». Однако если приезжие не вызывали подозрений в неблагонадежности, дело решалось в их пользу, причем порой для этого даже не требовалось высочайшего вмешательства. Так, когда в 1829 году театральный машинист Пино, «нарочито выписанный в Санкт-Петербург по контракту, заключенному в Париже, для исправления при театрах машин», прибыл в Кронштадт с паспортом, но без «засвидетельствования российского консульства», кронштадтский военный губернатор вице-адмирал Рожнов доложил об этом в III Отделение, но петербургский генерал-губернатор заверил вице-адмирала, что Пино «из Франции выписан с Высочайшего Его Императорского Величества соизволения на службу к санкт-петербургскому театру» и «здесь необходимо нужен», после чего тот пропустил Пино в Петербург, где француз благополучно трудился по крайней мере до начала 1842 года (20 января газета «Северная пчела» объявила о его бенефисе). Сходным образом, когда оказалось, что французский подданный Шарль Ломбардини, выписанный в Петербург проживающим там книгопродавцем Брифом, остановлен в Любеке (порт на балтийском побережье, откуда пароходы отправлялись в Петербург) и тамошний российский консул сомневается, стоит ли визировать его французский паспорт, то и это затруднение разрешилось довольно легко. Бенкендорф сначала запросил у вице-канцлера Нессельроде, «не встречается ли какого-нибудь особенного препятствия» к прибытию Ломбардини в Россию; вице-канцлер в ответ заверил, что француз «принадлежит к числу тех французских подданных, кои приезжают сюда по видам торговли» и, следовательно, «ему может быть разрешен приезд в здешнюю столицу». После этого шеф жандармов обратился к Нессельроде «с почтительною просьбою, не благоугодно ли будет Вам дать нашему в Любеке консулу надлежащее предписание снабдить его на проезд сюда паспортом», и просьба была выполнена.
Виза российского дипломатического представительства давала определенные гарантии благонадежности въезжающего, однако III Отделение было не очень довольно этим порядком, ведь получалось, что в суждении о нравах французов приходится полагаться на самих французов. Во второй половине 1830-х годов III Отделение попыталось возложить на чиновников русской миссии в Париже обязанность самим более тщательно наводить справки о намеревающихся въехать в Россию, но русский посол в Париже граф П. П. Пален объяснил, что это подорвет всю торговлю между двумя странами: ведь если негоциант, желающий въехать в Россию, будет дожидаться, пока русские чиновники выяснят, насколько нравственно его поведение (а выяснять они будут все равно посредством запросов, посылаемых во французские инстанции), все его негоции пойдут прахом. Того же мнения придерживался и русский посол в Лондоне барон Бруннов; он также считал, что российской стороне не остается ничего другого, кроме как верить подписи английского министра иностранных дел на заграничном паспорте, выданном английскому подданному.