Александр Цыбулевский. Поэтика доподлинности. Павел Нерлер

Чтение книги онлайн.

СКАЧАТЬ про себя припоминая

      Звук неразговорчивый Куры.

      У горы аптекарские дозы

      Хлещут вволю и не про запас,

      Все текут, не иссякают слезы,

      Говорят –  целебные для глаз.

      Ими лоб когда-нибудь умою –

      Третий глаз предчувствуя на нем.

      Пустота не хочет быть немою –

      Отдает мне комнату внаем.

      Что ж увидит, что узреет око –

      Немощному глазу вопреки?

      Просыпаюсь высоко-высоко…

      И Кура[3] название реки.

      Поэт неотрывен от своего города, неразлучен с ним. Где бы он ни очутился, повсюду он обретает свой Тбилиси, который, оказывается, преданно сопровождал его (словно самолетик из одноименной повести)[4]. Вот Цыбулевский в Средней Азии, в Хиве, в прозе «Шарк-шарк» – и что же? –

      …И уже тогда, еще в Хиве, постепенно обнаружилось, что путешествия вовсе не открывают что-то дотоле не виденное – а просто возвращают к уже виденному в далеком детстве – все, что я увидел в Средней Азии – все невиданное – было в моем детстве в Тбилиси, по улице Ново-Арсенальной, № 18. Все это было на маленьком пространстве. И росли те же кусты с какими-то несъедобными висюльками – мы называли их огурцами… И не Среднюю Азию видишь, а вид из окна «детской» с ковром и двумя зайчиками – солнечным и матерчатым в углу, из которого осыпаются опилки… И все рассветы среднеазиатские: розовый короткий всплеск по окружающим Тбилиси горам, и каменистое делается песчаным. И двор, залитый солнцем…

      Да, Тбилиси, Тбилиси детства, маленькое шальное пространство с несъедобными висюльками – это, оказывается, не только материнская, питательная среда поэта Цыбулевского, но и эквивалент всего остального мира, быть может, даже критерий его подлинности или насущности. Недаром в стихотворении, посвященном замечательной тбилисской художнице Гаянэ Хачатрян[5], поэт обронил:

      Один Тифлис под всеми небесами…

      В судьбе Тбилиси и творчестве Цыбулевского есть нечто общее, роднящее их: это естественное слияние двух мощных потоков – великой русской и великой грузинской культуры. В его русских стихах неуловимо-отчетливо слышны не только отзвуки и отголоски характерного грузинского говорения по-русски, но и собственно грузинские стиховые мелодии и речевые интонации.

      Вот, например, лаконическое стихотворение «Равновесие», давшее название поэтической части «Владельца Шарманки»:

      Все равно куда –  что сперва, что потом.

      Но всегда навсегда –  только пусть:

      Карусельный спуск. Винный подъем.

      Винный подъем. Карусельный спуск[6].

      Здесь топонимически заданы и фонетически подхвачены гортанная твердость и мурчащая мужественность отрывистой грузинской речи. Стихотворение написано как бы с грузинским акцентом. В записной книжке № 44 Цыбулевский признается: «Я лишь фонетически <пишу> на русском, а говорю на заветном – древнегрузинском».

      И по этой черте – сквозной в творчестве поэта – можно видеть, как пограничное, точнее, посольское бытие между двумя великими СКАЧАТЬ