Дневник провинциала в Петербурге. Михаил Салтыков-Щедрин

Чтение книги онлайн.

      – Ah, mon cher, c'est grave! C'est tres grave, ce que tu nous demande-la.[6] Однако вот что. У нас ложа на все пятнадцать представлений, и хотя нас четверо, но для тебя, pour te desinfecter de ta chere ville natale…[7] мы потеснимся. Но помни: только для тебя! А теперь, messieurs, обедать, но за обедом, чур, много вина не пить! Помните, что сегодня идет «Barbe bleue»,[8] а чтоб эту пьесу просмаковать, нужно, чтоб голова была светла да и светла!

      И точно, за обедом мы пьем сравнительно довольно мало, так что, когда я, руководясь бывшими примерами, налил себе перед закуской большую (железнодорожную) рюмку водки, то на меня оглянулись с некоторым беспокойством. Затем: по рюмке хересу, по стакану доброго лафита и по бутылке шампанского на человека – и только.

      На свежую голову Шнейдер действует изумительно. Она производит то, что должна была бы произвести вторая бутылка шампанского. Влетая на сцену, через какое-нибудь мгновение она уж поднимает ногу… так поднимает! ну, так поднимает!

      – Adorable![9] – шепчет мой друг статский советник.

      – И заметь, что у нас она в сто крат скромнее играет, нежели в Париже! – комментирует другой мой друг, коллежский советник.

      И вдруг она начинает петь. Но это не пение, а какой-то опьяняющий, звенящий хохот. Поет и в то же время чешет себя во всех местах, как это, впрочем, и следует делать наивной поселянке, которую она изображает.

      – Mais comme elle se gratte! comme elle se gratte!.. parlezmoi de ca![10] захлебывается статский советник.

      – Je vous demande un peu, si ce n'est pas la une grande actrice![11] – вторит коллежский советник и с какою-то ненавистью озирается по сторонам, как будто вызывает дерзновенного, который осмелился бы выразить противоположное мнение.

      Но зала составлена слишком хорошо; никто и не думает усомниться в гениальности m-lle Шнейдер. Во время пения все благоговейно слушают; после пения все неистово хлопают. Мы, с своей стороны, хлопаем и вызываем до тех пор, покуда зала окончательно пустеет.

      После спектакля ужин (уже без воздержания), и за ужином разговор.

      – Mais comme elle se gratte!

      – En voila une fille!

      – Et remarquez, comme elle a fait ceci…[12]

      Статский советник пробует пройтись церемониальным маршем, как это делает Шнейдер, то есть вскидывая поочередно то ту, то другую ногу на плечо.

      Я сам взволнован до глубины души и желаю выразить свои чувства.

      – Признаюсь, господа, – говорю я, – это… это… заметили ли вы, например, какой у нее отлет?

      Я изгибаюсь головой и грудью вперед, а остальною частью корпуса силюсь изобразить «отлет».

      – Именно отлет! C'est le vrai mot! Otliott magnifique![13]

      – Аи да деревня! сидит, сидит в захолустье, да и выдумает!

      – Messieurs! не говорите так легко об нашем захолустье! У нас там одна помпадурша есть, так у нее отлет! Je ne vous dis que ca![14]

      Я собираю пальцы в кучку и целую кончики.

      – Ну, все-таки, против Шнейдер… – сомневается статский советник.

      – Да разве я об Шнейдерше!.. Schneider! mais elle est unique![15] Шнейдер… это… это… Но я вам скажу, и помпадурша! Elle ne se gratte pas les hanches, – СКАЧАТЬ