Тайна булгаковского «Мастера…». Эдуард Филатьев

Чтение книги онлайн.

СКАЧАТЬ – в городскую земскую больницу, где назначили заведующим инфекционным и венерическим отделениями. На изменения в своей жизни он отреагировал с равнодушным спокойствием («Морфий»):

      «Надвигавшаяся вьюга подхватила меня, как клочок изорванной газеты, и перенесла с глухого участка в уездный город».

      Радовала лишь печать, которую ему вручили. Она давала право заверять любой рецепт. Ведь тяга к наркотику всё усиливалась.

      3 октября Михаил Афанасьевич написал письмо сестре Надежде. В нём – ни слова о морфинизме, зато есть одна загадочная фраза:

      «Мне на этих днях до зарезу нужно было бы побывать в Москве по своим делам, но я не могу ни на минуту бросить работу…

      Если удастся, я через месяц приблизительно постараюсь заехать на два дня в Москву, по более важным делам».

      Надежда Афанасьевна Земская (Булгакова) впоследствии разъяснила, что её брат стремился в Москву с целью получить там освобождение от военной службы. По причине истощения нервной системы. Но…

      30 октября той же Надежде было отправлено ещё одно письмо:

      «Милая Надюша,

      напиши, пожалуйста, что делается в Москве. Мы живём в полной неизвестности, вот уже четыре дня ниоткуда не получаем никаких известий.

      Очень беспокоимся и состояние ужасное».

      Причины для беспокойства были. Вот уже пять дней власть в стране находилась в руках большевиков, слухи об этом, видимо, дошли и до Вязьмы. Но нам в данном случае интереснее другое – то, что письмо это написано не Булгаковым, а его женой. Поэтому последние слова («состояние ужасное») вполне могут быть отнесены к самочувствию Михаила Афанасьевича. Позднее, в рассказе «Морфий», он признается:

      «Не „тоскливое состояние“, а смерть медленно овладевает морфинистом, лишь только вы на час или два лишите его морфия. Воздух не сытный, его глотать нельзя… в теле нет клеточки, которая бы не жаждала… Чего? этого нельзя определить, ни объяснить. Словом, человека нет. Он выключен. Движется, тоскует, страдает труп. Он ничего не хочет, ни о чём не мыслит, кроме морфия. Морфия!

      Смерть от жажды – райская, блаженная смерть по сравнению с жаждой морфия…

      Смерть – сухая, медленная смерть…»

      Став морфинистом, Булгаков весь ушёл в себя. Бурные революционные события клокотали где-то «там», в туманной недосягаемой дали, он не обращал на них никакого внимания. И вряд ли больного вяземского доктора взволновали бы (даже если б он их и услышал) пророческие слова Александра Блока, сказанные поэтом 19 июня 1917 года:

      «Я нисколько не удивлюсь, если (хотя и не очень скоро) народ, умный, спокойный и понимающий то, чего интеллигенции не понять, начнёт так же спокойно и величаво вешать и грабить интеллигенцию (для водворения порядка, для того, чтобы очистить от мусора мозг страны)».

      Вряд ли были известны тогда Булгакову не менее пророческие строки поэтессы Зинаиды Гиппиус:

      «… и скоро в старый хлев

      ты будешь загнан палкой,

      народ, СКАЧАТЬ