Священное ремесло. Философские портреты. Владимир Зелинский

Чтение книги онлайн.

СКАЧАТЬ и самое близкое. Судьба и тема одного поэта могут преломиться в звучании другого, словно выплыть из неразличимой глубины. Нередко я пытаюсь разгадать их в каком-нибудь, как бы случайно возникшем мотиве.

      Не дай мне Бог сойти с ума.

      Нет, лучше посох и сума;

      Нет, лучше труд и глад.

      Не то, чтоб разумом моим

      Я дорожил; не то, чтоб с ним

      Расстаться был не рад:

      Когда б оставили меня

      На воле, как бы дерзко я

      Пустился в темный лес!

      Я пел бы в пламенном бреду,

      Я забывался бы в чаду

      Нестройных, чудных грез.

      И я б заслушивался волн,

      И я глядел бы счастья полн,

      В пустые небеса.

      И силен, волен был бы я,

      Как вихорь, роющий поля,

      Ломающий леса;

      Да вот беда: сойди с ума,

      И страшен будешь, как чума,

      Как раз тебя запрут,

      Посадят на цепь дурака,

      И сквозь решетку как зверка

      Дразнить тебя придут.

      А ночью слышать буду я

      Не голос яркий соловья,

      Не шум глухой дубров —

      А крик товарищей моих

      Да брань смотрителей ночных,

      Да визг, да звон оков.

      В пушкинской поэзии и, может быть, только в ней существует эта завершенная, незримая слаженность породивших ее стихий. Между той областью, где стихи пребывают еще в нераскрытом, расплавленном виде, и той, где они облекаются в речевые потоки, созидаются ремеслом и застывают в культуре, нет не только противостояния, нет и трещины, шва. Мы не отыщем здесь концов, уводящих в неосязаемое или в сочиненное, рукотворное, и, куда бы мы ни пошли, к космосу или логосу, мы встретим то, что называется гармонией, и означает воплощенную человечность. По мысли Блока, гармония соединяет в себе разнородные стихии – слова и звуки – и лишь чудом они могут полностью слиться. Но чудо всегда единственно; чаще всего невидимые звуковые волны не находят верных им слов, словам не хватает звуковой влаги, корни и смыслы их как бы не достают до подземного тока музыки; само словесное их совершенство бывает докучно и немо. У Блока иное: его стихи еще слишком тесно прилегают к «пламенному бреду», они как бы еще не вполне обособились от той музыки, что вынесла их к слову; к ним пристали отголоски невнятной тамошней речи, их населяют те туманно-болотно-предрассветные существа, что странно смотрятся в человеческом мире. «Его стих был не камень, – говорит Корней Чуковский в Книге об Александре Блоке, – но жидкость, текущая гласными звуками». «Они (стихи) – повторяет тот же критик слова Шекспира, – из того вещества, из которого сделаны сны».

      Сны застигнуты поэтом в момент их наивысшей ясности и наибольшей власти над душой. Они открыты и облечены в стихи, те пристанища русской речи, кровом которых мы привыкли пользоваться случайно, сентиментально, без мысли о благодарности. Сама жизнь поэта есть одно из таких пристанищ, запросто обживаемых во всяком читательском воображении. Жизнь и поэзия Блока настежь распахнуты СКАЧАТЬ