Улица Сервантеса. Хайме Манрике

Чтение книги онлайн.

      В «Эстудио де ла Вилья» учителя и одноклассники относились ко мне с глубочайшим уважением. Учеба давалась мне легко. Знания всегда высоко ценились в нашей семье. Родные ожидали, что после окончания школы я поступлю в Университет Сиснероса в Алькала-де-Энаресе, где многие отпрыски благородных кастильских фамилий изучали богословие, медицину, словесность и другие науки, приличествующие идальго.

      Мигель поступил в нашу школу в последний год моего обучения там. Для этого его отец должен был воспользоваться значительными связями. В отличие от большинства моих одноклассников Мигель не получил воспитания, подобающего кабальеро. Среди лучших юношей Кастилии – да что там: всего мира! – он походил на дикого жеребца в одном стойле с чистокровными скакунами. Никогда прежде я не встречал никого подобного. За бешеный нрав, диковатое обаяние и открытость его вскоре прозвали «Андалусцем». И правда – Мигель, как многие андалусцы, говорил по-кастильски не совсем чисто, проглатывая конечные слоги, и с некоторой гортанностью, напоминавшей мне арабскую речь. Он обладал дерзостью, живостью и непосредственностью южан, которых нельзя назвать подлинными иберийцами, поскольку в их жилах испанская кровь смешана с мавританской. Мигель держался так, словно не мог выбрать, кто он – цыган или дворянин, причем в обеих ипостасях чувствовал себя точно в чужой шкуре. Он мог бы выглядеть подлинным аристократом, если бы не вольнолюбивый нрав и повадка цыган – вольных птиц, которые каждую весну наводняли Мадрид вместе со стаями щебечущих ласточек, а затем, стоило осени присыпать золотом листья земляничного дерева, спешно откочевывали на юг – в Андалусию, к морю.

      Мигель произвел на меня незабываемое впечатление, когда прочел на уроке Пятый сонет Гарсиласо де ла Веги. Именно это стихотворение я твердил про себя, рысцой пуская лошадь по улицам Мадрида, прогуливаясь в лесу или лежа вечером в постели, когда все молитвы уже были вознесены, но сон еще не смежил мне веки. Я повторял эти строки, думая о своей двоюродной сестре Мерседес – девушке, в которую был влюблен с детства. Пока я не услышал чтение Мигеля, я считал себя единственным, кто мог вполне проникнуть в суть слов Гарсиласо.

      Стоило Мигелю начать – «Моя душа – холст твоему портрету…» – и я был покорен. Он не просто повторял слова, как прочие мои одноклассники, отвечавшие урок. Мигель читал так, словно пропустил через свою душу все чувства, о которых писал Гарсиласо. Он читал так, что в каждом слове раскрывалась бездна. Так, как может читать только истинный поэт. С нарастающей страстью он продекламировал следующие тринадцать строк: