Ферней. Петр Вяземский

Чтение книги онлайн.

СКАЧАТЬ > и должность имеют не одно значение. «Отпусти нам долги наши!» Тут не заменишь слово долги словом должность, равно как и в смысле долги, не лежащего на должнике. Слово обязанность было бы ближе к делу. Теперь выражение должность приняло исключительно официальное и служебное назначение.

      Как бы то ни было, и я почел за приятную обязанность или должность побывать еще раз в Фернее. Посетил я его за несколько лет тому в первый мой проезд через Женеву. Вчера опять отправился я на поклонение. Я не вольтериянец, но и не бешеный анти-вольтериянец. Иное в сторону, и очень в сторону, и очень далеко в сторону, а все-таки в Вольтере найдется много, за что можно помянуть его не лихом, а добрым словом. Да и время взяло свое и отребило пшеницу от плевел. Кощунства Вольтера не читаются ныне даже и необдуманной молодежью, падкой на всякие соблазны. Может быть, даже ударились в противоположную крайность. Вольтера, может быть, вовсе не читают. Это жаль и несправедливо. Как и во времена Карамзина, доступ в Фернейский замок или дворец (ссылаясь на недавно вышедшую книгу Arsène Houssaye «Le Roi Voltaire») не совершенно свободен. Он должен был уверить в благодарности человека, вышедшего ему на встречу с отказом, а я победил недоброжелательство своею визитною карточкой. Блого, что нынешний владелец Фернейского поместья, г. Давид, торгующий бриллиантами, торговал ими и в России, где, по словам моего чичероне, нажил он значительное богатство. Впрочем, нельзя обвинять и владельцев известных исторических местностей, если они не растворяют дверей настежь алчной и хищной орде туристов, которые совершают набеги на достопамятные места. Они, и вероятно наиболее из орды Англо-Саксонов, ободрали занавески, окружавшие кровать Вольтера, так что не осталось ни одного клочка. Есть в саду вяз, посаженный самим Вольтером. Он так изувечен и ободран, что прошла молва, что его обожгло молнией, По ближайшему следствию и достоверным справкам оказывается, что кору слупили с него те же ордынцы-туристы. Теперь дерево обведено защитительною оградою. Вообще, по всему видно, что нынешний хозяин дорожит памятью своего дальнего предместника. У нас подобный консерватизм не введен в наши нравы и обычаи. С царствования Императора Николая государственная историческая археология и особенно ныне археография получили живое значение. Признательное потомство этого не забудет. Но частные, семейные, биографические памятники, которые также, в свою очередь, суть принадлежность и необходимое пополнение общей народной истории, почти у нас не существуют. Во многих ли семействах сохранились семейные портреты, переписки, родовые акты, родовые имения? Меня уверяли, что недавно, когда, для совершения какого-то акта, потребны были бумаги князя Смоленского-Голенищева-Кутузова, нигде не могли найти послужного списка его. Мы скоро живем, и наши доисторические эпохи, как изволите видеть, довольно свежи. Авось новое поколение наше будет бережливее и домостроительнее… Перед входом во двор замка стоит еще каплица, построенная Вольтером, и сохранила свою знаменитую надпись: Deo erexit Voltaire. Ныне церковь упразднена и даже прежними владельцами обращена была в сарай. Это святотатство, но, впрочем, достойное святотатства самой надписи. Слышно, что новый помещик хочет возобновить церковь и возвратить её служению Богу. Пускай помолятся в ней добрые люди об успокоении души усопшего болярина Аруэта и о прощении ему вольных и невольных прегрешений его; а болярина-помещика есть чем помянуть. Он создал это селение, благодетельствовал ему и жителям его. Из любви в ним навязывал часы изделия их земным владыкам, а особенно Императрице Екатерине II. Из благодарности к ней портрет её висел над самым изголовьем кровати. Он и доныне сохранился на том же месте. Вообще спальня Вольтера, которая была и кабинетом его, довольно тесная комнатка, и рядом с нею приемная его носят еще признаки и характер ему современные. Портреты, висящие на стене, большею частию, гравированные в малом размере, вводят зрителя в круг приязней и сочувствий его. Мавзолей, весьма не художественный и не богатый, в котором было погребено сердце его, с надписью: son esprit est partout et son coeur est ici, остался, но пустой. Надпись лживая, как почти все надписи. Ум или дух его уже не везде, а сердце его не здесь. Ум несколько выдохся, а сердце не успокоилось и не улеглось и тогда, когда перестало тревожно биться в груди его. Оно увезено было в Париж. Слышно, что оно возвратится восвояси. Нынешний хозяин Фернея, бриллианщик домогается добыть его. Может быть выменяет он его на драгоценный алмаз. Странная участь сердца покойника. Что живые сердца пускаются в торговое обращение, это дело виданное и сбыточное; но мертвое! Совестно, применение, но это невольно напоминает Чичикова и закупку его мертвых душ. Кстати о Фернее и Карамзине. Любопытно отметить литературное сужденье его о Вольтере. Отдавая полную справедливость уму и дарованию его, не признает он в нем тех великих идей, которые бывают непосредственною принадлежностью избранных смертных, каков, например, Шекспир; на этом, так-сказать, среднем состоянии ума и основывает он общий успех Вольтера. Вольтер писал для читателей всякого рода, для ученых и не ученых; все понимали его и все пленялись им. Далее говорит он: «Кто не чувствует красоты Заиры? но многие-ли удивляются Отеллу?» Затем в выноске следует оговорка, весьма любопытная, «тогда я так думал». Тогда, то есть в молодости; я не думаю, чтобы Карамзин в летах СКАЧАТЬ