Антропологический код древнерусской культуры. Людмила Черная
Чтение книги онлайн.

Читать онлайн книгу Антропологический код древнерусской культуры - Людмила Черная страница 44

СКАЧАТЬ href="#n_179" type="note">[179] К языческим реминисценциям относит ученый и сравнения женщины, оплакивающей мужа, с горлицей («…и сидеть акы горлице на сусе древе желеючи»), кукушкой («кокошкой во сыром бору»), и локус плача – берег реки – место печали. Д. С. Лихачев считал плачи едва ли не самым древним жанром русской литературы.

      Фольклорные причитания над покойником включают уже не только тему расставания с умершим и оплакивания его, но и развернутое «описание» предстоящих переживаний родственников в будущем, перечисление проблем в семье и хозяйстве, вызванных смертью, ожиданий возврата умершего с того света в новом теле и т. п. Поздние записи похоронных причитаний доносят и социально маркированные тексты (например, при проводах старосты), и жанрово усложненные, разветвленные варианты (например, набор разнохарактерных по тематике причитаний при облачении покойного, при выносе, после отпевания и пр.). Элемент причитаний, связанный с ожиданием возврата покойника в новом теле, чрезвычайно важен, так как содержит прямое указание на веру в закон телесного всеединства мира: умерший терял свое земное тело, но мог обрести любое другое. Как бы гадая над покойником о его будущем теле, плакальщики причитали:

      «На конях-то ли выедешь,

      На травах-то ли вырастешь,

      На цветках-то ль выцветешь,

      С рек-то ли да быстрыех,

      С озер-то ли широкиех…»[180]

      Иногда обрядовая поэзия воспроизводит диалог родных с умершим, явившимся в новом образе, например:

      «Останься ты, малая пташечка

      На родной-то на сторонушке».

      Нам отвечает родима пташечка:

      «Да ты скажи кормилец-тятенька

      Что не останусь я, батюшка с матушкой,

      Я не на вашей-то сторонушке, —

      Там ведь жизнь-то горазд хорошая,

      Там и хлеба-то хлебородные,

      Там и люди-то доброродные!»[181]

      Как и колядки, похоронные причитания, зафиксированные этнографами в XIX–XX вв., как бы «пересказывают» сам ритуал, давая его словесный эквивалент и дополняя его целым рядом современных социокультурных реалий. В своем первоначальном виде погребальный ритуал мог вообще обходиться без слов либо включал краткие и емкие фразы, направленные на усиление того или иного ритуального действия или жеста. Все действия участников обряда были направлены на то, чтобы уничтожить следы пребывания мертвеца на этом свете (начиная с его тела и кончая его отражением в зеркалах и на гладких поверхностях) и сделать его потусторонним оберегом семьи и рода. Жля (Жаля), как и тризна, была направлена как раз на выполнение второй задачи. Чрезвычайная вариативность похоронных причитаний позднего времени лишь подтверждает, что суть обряда заключалась не в них, а в правильном ритуальном поведении его участников.

      Свадьба – это маленькая смерть, в особенности для невесты, меняющей не только свое тело девушки на тело женщины, но и свою семью, и дом, и все остальное. СКАЧАТЬ



<p>180</p>

Труды Костромского научного общества по изучению местного края. Второй этнографический сборник. Кострома, 1920. Вып. 15. С. 108.

<p>181</p>

Обрядовая поэзия. № 752. С. 611.