Век мой, зверь мой (сборник). Осип Мандельштам

Чтение книги онлайн.

      Не говорите по телефону из петербургских аптек: трубка шелушится и голос обесцвечивается. Помните, что к Прозерпине и к Персефоне телефон еще не проведен.

      Перо рисует усатую греческую красавицу и чей-то лисий подбородок.

      Так на полях черновиков возникают арабески и живут своей самостоятельной, прелестной и коварной жизнью.

      Скрипичные человечки пьют молоко бумаги.

      Вот Бабель: лисий подбородок и лапки очков.

      Парнок – египетская марка.

      Артур Яковлевич Гофман – чиновник министерства иностранных дел по греческой части.

      Валторны Мариинского театра.

      Еще раз усатая гречанка.

      И пустое место для остальных.

      Эрмитажные воробьи щебетали о барбизонском солнце, о пленэрной живописи, о колорите, подобном шпинату с гренками, – одним словом, обо всем, чего не хватает мрачно-фламандскому Эрмитажу.

      А я не получу приглашенья на барбизонский завтрак, хоть и разламывал в детстве шестигранные коронационные фонарики с зазубринкой и наводил на песчаный сосняк и можжевельник – то раздражительно-красную трахому, то синюю жвачку полдня какой-то чужой планеты, то лиловую кардинальскую ночь.

      V

      Мать заправляла салат желтками и сахаром.

      Рваные мятые уши салата с хрящиками умирали, от уксуса и сахара.

      Воздух, уксус и солнце уминались с зелеными тряпками в сплошной, горящий солью, трельяжами, бисером, серыми листьями, жаворонками и стрекозами, в гремящий тарелками барбизонский день.

      Барбизонское воскресенье шло, обмахиваясь газетами и салфетками, к зенитному завтраку, устилая траву фельетонами и заметками о булавочно маленьких актрисах.

      К барбизонским зонтам стекались гости в широких панталонах и львиных бархатных жилетах. А женщины стряхивали мурашей с круглых плеч.

      Открытые вагонетки железной дороги плохо повиновались пару и, растрепав занавески, играли с ромашковым полем в лото.

      Паровоз, в цилиндре, с цыплячьими поршнями, негодовал на тяжесть шапокляков и муслина.

      Бочка опрыскивала улицу шпагатом тонких и ломких струн.

      Уже весь воздух казался огромным вокзалом для жирных нетерпеливых роз.

      А черные блестящие муравьи, как плотоядные актеры китайского театра в старинной пьесе с палачом, чванились скипидарными лапками и влачили боевые дольки еще не разрубленного тела, вихляя сильным агатовым задом, словно военные лошади, в фижмах пыли скачущие на холм.

      Парнок встряхнулся.