Неистощимая. Игорь Тарасевич

Чтение книги онлайн.

      – О, Господи, – только и сказал Красин.

      … Когда Красин возле парадного крыльца снимал бесчувственную Катю с коня, первым вышел встречать хозяйку Катин английский сеттер Чарлей. Тот выскочил было на крыльцо, но остановился, на ходу упершись передними лапами в верхнюю ступеньку лестницы. К нервному коню, окровавленному Красину и такой же окровавленной хозяйке Чарлей, подумавши, решил на всякий случай не приближаться. Пес еще немного подумал и залаял на Красина.

      – Cher Charlie, – Катя оправила на себе платье. – Laissez aller, – это она сказала Красину. – Laissez-les, je vais moi-même[58]. – Катя, осторожно ставя ноги в кожаных туфлях, двинулась по лестнице вверх. И туфли, и, конечно, платье – все на Кате было в крови и грязи, словно бы она свиней резала. Понятное дело: пока Красин вез Катю, посадив ее на шею коню и прижимая к себе, причем между собою и Катею придерживал он бесформенный окровавленный комок – черный сюртук, в который уложил деньги, придерживал, значит, сюртук, всю об него вымазал Катю, да еще из самой Кати вместе с влагалищным секретом продолжала от езды верхом сочиться кровь и нескончаемая красинская сперма – да-с, так оно и было, случилось по дороге. Наконец случилось!

      Когда Красин, не оглядываясь на учиненную им на стройдворе бойню, бодренько сел в седло и, нагнувшись, подхватил Катю, посадил перед собою, она обняла его за шею, дрожала вся, бедная. Красин через плечо повесил винтовку, так вот и ехали на небольших рысях, пока у Красина перед глазами вдруг не поплыли синие и зеленые круги. Он последним осмысленным движением натянул повод, сполз с седла. Такого позора в жизни еще не переживал Красин.

      – Извините, – пробормотал он, не видя ничего перед собой. Ноги не держали Красина, сел на траву – оказались они с Катею на опушке березняка, что начинался сразу под монастырской горою и заканчивался аж у реки, версты за четыре. – Извините, мне плохо.

      Ужас произошедшего настиг его. И тут же, будто бы некий сигнал – не к службе, не к началу ежедневного вечернего богослужения, что неукоснительно начиналось в монастыре в шесть часов пополудни, не для тридцати или сорока монашек, живущих за стенами на горе, – сигнал для Кати и Красина подал басовый монастырский колокол: – Буммм!.. Ему ответили сейчас же теноровые колокола: – Дим-дили-дили, дим-дили-дили, дим-дили-дили… – И баритоны подхватили: – Ти-ти-там-там, ти-ти-там-там… И вновь ударил бас по всей округе: – Буммм!…

      Монастырь стоял на самой верхотуре, всю не такую-то уж большую Глухово-Колпаковскую губернию можно было бы увидеть с колокольни монастыря – если б у монашек имелся какой-никакой телескоп или хотя бы морская подзорная труба, но откуда подзорная труба в сугубо сухопутном Глухово-Колпакове, имеющем в себе разве что мелководную Нянгу, в которой, впрочем, водились и окуньки, и лещики, и налим выходил из заводей, и помянутый только что убитым Фомою голавль, и остромордая щука вылетала из засады на плотву и ершей и тут же сама попадалась на блесну. Да-с, на самой, говорим мы, верхотуре стоял монастырь, СКАЧАТЬ