с кровью и мясом восьмифитовые формы, вонзать, втыкать острое жало между железом и бетоном вкладывая в каждый удар себя всего, тело все, плоть, словно вонзая, втыкая в тебя и ты кричишь как кричали другие: «Не бей, не бей так, больно…!», но я буду бить все сильнее и сильнее, вкладывая в удар каждый ненависть всю свою и боль, не переставая, исступленно, до крови в закушеной губе и пелены в налитых кровью ничего не видящих глазах, затем ухвачу молот, опять же тяжелый самый и буду выбивыть дверные проемы страшными по силе своей ударами, так же молча и бессмысслено, я возьму лом, молот, затем молоток отбойный в начале рабочего дня и выпущу в конце самом и все это время мерный рокот отваливающегося бетона будет сотрясать не столько стены сколько тебя, тело твое Медузы Горгоны, недоступное словно яйцо Кащеево и только потому столь желаное и манящее. Затем погружу нарублено – накрошеное в черный контейр аспидного иссиня черного колеру на четырех кривых ногах шарикоподшипниках. Ко мне дежурно подойдут двое работягмексиканцев и попросят дежурно не перегружать чугунную железяку. Я так же дежурно пообещаю. Каждый раз амиги показывают пальцем до половины и так же каждый раз я гружу на треть больше. Затем обхватив квадратное чугунное аспидно иссиня черно чудовище начинаю его раскачивать с тем, чтобы ухватив ход сдвинуть с места, затем уперев плечом покатить докуда хватит сил, ну еще немножечко вперед, но чугунное чудовище упирается и не дается, оно не хочет вперед, тут я крутану его влево, затем так же резко противоположно, придавая вращательному движению дополнительное усилие и опять буду тащить, толкать, волочить то сзади, то забегая наперед, а когда силы истощатся, тогда я в последний раз крутану его в любую сторону и протяну еще пару метров… и так до тех пор, пока в обнимку с чугунной железякой не достигну ограждения элевейтора.
Губы копа шевелятся, но я не разбираю слов его. Скорее всего страж интересуется побудительными причинами заставившими прилично одетого джентельмена улечься посреди тротуара. Силюсь ответьть, но горлянка издает некий сдавленый хрип, нечленораздельное бульканье. Еще какое – то время коп раздумыват, затем, видимо убедившись в жизнестойкости любителя понежиться на каменом ложе, исчезает в ночной тьме. Медленно, через карачки, подымаюсь, оглядываясь окрест. Где я? Как очутился здесь?
«Are you O’key?» – интересуется полногрудая улыбчивая негритянка и из провала памяти возникает добрейшей души страж порядка помогающий водиле грузить бесчувственный куль. Да мэм, мямлю сконфужено. «IamO’key».
«Мужчина, да что ж вы так пьете?».
«Мужчина, да на вас же смотреть страшно!».
Нечто выпадающее из – за стойки. Расскрошеные зубы. Размазаная по стене морда. Вываляная вымазюканая одежина. Подъезд. Подворотня. Беспамятство.
Я без работы, денег нет, ты в аутсайде. За окном тяжкий ранний весенний вечер, грохот проносящегося трена и выматывающий душу нудный мелкий моросящий дождь.
СКАЧАТЬ
