или умереть!» Сегодня, не утратив своей чести, он покоится под пеплом нашей старой столицы. Кто же утверждал нынешней зимой во время осады – феррьерский пасквилянт или трансноненский живодер, – кто утверждал, что «голодранцам» не продержаться и часа против неприятеля? Доказательство теперь налицо! А сами они, эти трусы, немало могли бы сделать против Бисмарка и компании, если бы пуще всего не боялись повести солдат в бой, привести их к победе, а от победы – к свободе, чтобы дважды в течение одного столетия республика, подлинная республика спасала родину!.. Во что бы то ни стало надо было этому воспрепятствовать, а потом взяться за уничтожение республиканцев, этих «демагогов»! Сегодня они уничтожены. Сена, в которой отражаются еще дымящиеся обгоревшие императорские и королевские логовища, Сена, пышущая жаром, Сена стала красной от крови наших товарищей; мостовые каждой улицы тоже окрашены их кровью. Парижу устроили богатые похороны! Его величество покоится на ложе из пурпура. Настанет день, и он, этот мертвец, воскреснет. Тогда камни сами восстанут и заговорят. Ах, достаточно того, что видела я! Эти крестьяне в солдатских мундирах, это мужичье, порабощенное буржуазией, как прежде дворянством, эти варвары оскверняют города, где каждый стремится к свободе, особенно наш город, уничтоживший капитализм, наш полыхающий огнем город, который не желает больше допускать в свои стены князей, священников и палачей. Это мужичье в бешеной злобе, в дурацкой ярости льет кровь, льет кровь во имя бога! Убивают каждого, кто мыслит, знает и не считает себя собакой… Не спрашивай меня, как я сюда добралась, не спрашивай меня об этом. Меня преследовали, схватили, поставили к стенке, и я, упав на гору трупов, поднялась, обманув смерть. Она меня не испугала, но призвала слишком рано. Пусть она явится сейчас, и я с радостью приму ее. Снова увидеть тебя хотя на мгновение, вот чего я хотела, и я пришла. Ненаглядный, я пришла не одна…
Бесстрастно внимая трагическому рассказу, защитник Коммуны, достойный своих предков в фригийском колпаке, которые низвергали троны, вздрогнул при последних словах своей подруги, смотревшей на него каким-то особенным, нежным взглядом.
– Что ты? – воскликнул он. – Да может ли быть? Это правда?
– Правда, – ответила она, – он родился во время резни, он спасся от бойни, он жив, он здесь, наш малыш…
И этот стальной боец, который не содрогнулся, узнав о стольких бедствиях, о стольких смертях, умилился при виде младенца, который лежал, раскутанный, на своей шерстяной пеленке, – и он заплакал. Он заплакал…
Волнение и бледность кочегара, никогда не менявшегося в лице от картечи тьеровских прихвостней, ошеломили коммунаров. Они приблизились, чтобы посмотреть на мальчугана, который, просыпаясь, перебирал своими прелестными розовыми пальчиками.
Потрясенные до глубины души этим зрелищем, очаровательным и трагическим, все они вспомнили кто сына, кто брата или сестру, свою семью – единственную отраду в тяжкой жизни,
СКАЧАТЬ
