Литературный оверлок. Выпуск № 2 / 2017. Иван Евсеенко (мл)

Чтение книги онлайн.

СКАЧАТЬ распятого, а я закрываю глаза, и музыка прорывается спиралями сквозь них – наружу.

      В моей комнате стены – терракот, мало кому понравится, но окно – высокое, а какой бы подоконник можно было сделать, не будь этого громадного расстояния между внешней и внутренней рамой! Костёл у окна моего – снаружи. Он молчит всегда. Нет, было один раз – кто-то репетировал вечером на органе, я перешла дорожку от подъезда к звуку, подёргала дверь, а она – закрыта.

      Я живу здесь не очень давно, но я купила шторы, я испачкала шторы, я оборвала случайно один конец шторы, и мне не хотелось снимать её для стирки – от греха подальше.

      Я оставила сумку с покупками у двери, только вытащила кусок сыра, маленький и треугольный, обёрнутый, его – между двумя рамами суну, чтобы не испортился. О, да там за счёт моего широченного подоконника столько места, что влезет весь сырный прилавок, над каким я стояла в магазине, проверяя цену самых маленьких кусков.

      Я разделась и положила одежду на стул, она возвысила спинку его, но не ровным продолжением, а этаким горбом («Ты, я смотрю, тоже любишь разбрасывать вещи! – говорила мне Лиля. – Когда я съехала от родителей, то поняла, как это раздражает, теперь у меня везде порядок». ) В одних трусах я уселась на кровать. Если бы ни это окно, такое высокое, то какие шпили. Хотя, нам и под уличными лампами было, знаете, очень… они желтят весь переулок, всю улицу, площадь – большую и маленькую, и если слезящиеся от ветра глаза сощурить слегка, то каждый фонарь, его макушка, разойдётся линиями в две стороны, а фонарей – несколько, вот они и полосатят раннее потемнение и блеск чёрного камня, по которому копыта – дальше, дальше, свернули, исчезли.

      Я налила в стакан воды и стала пить.

      Что-то непривычное я заметила ещё днём: слишком много людей, и я, вроде как, не вижу ничего особенного, но чувствую беспокойное отдалённо. Будто в людях тех было что-то иное: они не приехали сюда из другого места, нет, они вышли из того же города, но словно выползли из-под земли, оттого и казались чужими. Теперь они здесь.

      Бывало, я думала: каково это, когда на главной площади твоего города чужаки? У меня, конечно, нельзя сказать, чтобы город свой был, но была эта комната, и она находилась в городе, что принял меня со второй попытки, хоть и грех – говорить так. Тогда гремела фамилия на «К», фамилия на «Д», а я была на третьем, значит – не я под фонарями, а они подо мной.

      Я допила воду и поставила стакан на тумбочку у кровати.

      Да, в тот день, когда я преодолевала, сцепившись с перилами, ступени, в жа́ре, я, пережив и подъём назад, легла в кровать, на бок, и думалось мне, что я умираю. Мне было приятно и смешно. И я улыбалась, и я думала. Умирать? Так, на боку – к стене, на которой полосы чёрные, тонкие, будто царапал кто, это до меня кто-то, точно, а почему царапал? – уже не узнать, и уже знать не надо. Умирать? И думать-то о Шекспире, СКАЧАТЬ