Офицеры. Борис Васильев

Чтение книги онлайн.

      Взволнованная Любочка и суровый поручик прошли мимо Алешки. Рабочие молча смотрели им вслед.

      – Господи, неужто полковника убили? – растерянно ахнул Кузьмич.

      – Что? – спросил Алешка. – Какого полковника?

      – Отец у этой барышни – боевой полковник. С четырнадцатого из окопов не вылазит. Я у них аккурат перед войной комнату для мамзели переделывал.

      – Это где – у них?

      – На Арбате. Там в переулке дом со львами. Заметный такой дом.

      Кузьмич говорил что-то еще, но Алешка уже не слышал. Он смотрел в другую сторону: на расписные саночки с забытым шарфом, который так победно развевался за Любочкиной спиной…

      Вечер. Немноголюдные и степенные улицы дворянского центра Москвы стали сегодня оживленными и даже шумными. По ним проносились рублевые извозчики, пятирублевые лихачи, а порою и тройки, спешащие в иные места – к «Яру», в «Стрельну».

      – Посторонись!..

      – Берегись, православные!..

      Среди этой праздничной суеты шел усталый Алешка, волоча за собою расписные саночки. Вышел на Арбат. Свернул в переулок и остановился возле дома с двумя каменными львами у подъезда. Вдоль тротуара стояло несколько извозчиков и даже один автомобиль, но в самом доме было тихо.

      Алешка втащил саночки по ступеням подъезда, нашел ручку звонка, подергал. Подождал, прислушиваясь, подергал снова, уже понастойчивее.

      Дверь открыла заплаканная немолодая горничная:

      – Чего тебе?

      – Да вот. Санки привез.

      – Какие санки, какие?

      – Этой… Ну, мамзели вашей. Любочки, что ли. И вот еще. Забыла она.

      И достал из-за пазухи аккуратно сложенный шарф. Горничная взяла шарф, всхлипнула:

      – Горе-то у нас какое, парень. Отца у нее убили…

      Повернулась вдруг и пошла, забыв и про дверь, и про санки. Алешка хозяйственно втащил санки в дом и тихо, без стука прикрыл дверь.

      Спустя четыре года

      Ораторы, митинги, атаки, обстрелы, конные лавы, падающие люди, лазареты, облепленные мешочниками поезда, беспризорные дети, расстрелы и виселицы, опустевшие города и обезлюдевшие деревни – так промелькнули четыре года человеческих жизней, которые в гражданскую войну стоят дешевле патрона. Для любого человека каждый день казался тогда невероятно длинным, как самый последний, и каждый год мелькал, как сон, потому что каждое «сегодня» ощущалось как «вчера», а каждое «вчера» было так похоже на «сегодня».