Русский Париж. Елена Крюкова

Чтение книги онлайн.

      За Картушем все несут невидимый горностаевый шлейф!

      Картуш – любовник мадам Шапель, так говорят.

      Мало ли что говорят; разве все парижские сплетни можно слушать?

      – Юки, гляди, как прелестно – женщина в шароварах!

      – О да, Жан-Пьер. Одновременно и юбка, и брюки.

      – Я бы хотел сделать половецкую коллекцию. Она произведет фурор. В моде Восток.

      – Восток всегда в моде, Жан-Пьер.

      От Юкимару пахло дорогим парфюмом. Картуш потянул носом, похлопал японца по обшлагу.

      – Всегда-то всегда, но я взвинчу эту моду до предела.

      – Воля твоя, Жан-Пьер.

      Широкоскулое, цвета спелой тыквы, лицо Юкимару бесстрастно улыбалось.

      – Ах ты, чертов Будда.

      Картуш в ответ шлепнул японца ладонью по локтю. Юмашев глядел, хохотал беззвучно.

      Скрипачи ударили по струнам, музыка развернулась ярким флагом. На сцену вышел князь Игорь. Голос певца заполнил зал, поднялся выше галерки, выплеснулся через край – на улицу, на волю. Господи, как поет Шевардин! Никому так не спеть!

      Хакимов сделал широкий и высокий прыжок. Слепяще-красные шаровары мелькнули в снопе прожекторного света. Вспыхнула самоцветно, радужно рампа. Цветные лучи скрестились. Хакимов упал к ногам хана Кончака, нагло отогнул ему голову руками и впился поцелуем в ханские губы.

      Зал засвистел, зааплодировал, возмущенно закричал, дамы зафыркали, захохотали. Великий танцовщик Войцех Хакимов любил не женщин, а мужчин. Что ж, вольному воля; таким он появился на свет, и, если Бог допускает рожденье подобных людей, зачем Он тогда спалил Содом и Гоморру?

      За троицей знаменитых кутюрье сидела, кусала губы раскосая дама с высокой, как черная башня, прической, со слезкой крупной желтой жемчужины в яремной ямке. Бывшая жена Юкимару, Марико. По прозвищу Белая Тара. Они развелись еще в Токио, до переезда в Париж.

      Шевардин еле стоял на ногах. Худоба его издалека бросалась в глаза. Богатый и густой грим не спасал лицо, уже похожее на череп. Изможденный, больной, сегодня пел все равно. Он пел бы и на смертном одре. Он там и будет петь. Так и уйдет к Господу Богу – поющим: исторгая звуки, разевая усталый, огромный рот с диким раструбом золотого горла.

      – О, да-а-а-айте, дайте мне свобо-о-оду! Я мой позо-о-о-ор сумею искупить… я Ру-у-усь от недруга спасу-у-у-у!..

      Юмашев забил в ладоши, громко крикнул:

      – Бра-во!

      Зал взорвался рукоплесканьями.

      Тишина не успела настать. На весь зал раскатился выстрел.

      – Боже мой, – громко сказала Аля и зажала рот рукой.

      Игорь, сидевший рядом, стрельнул в нее глазами. Последний ряд партера! Выход рядом.

      Публика СКАЧАТЬ