Сочинитель, жантийом и франт. Что он делал. Кем хотел быть. Каким он был среди друзей. Мариан Ткачёв

Чтение книги онлайн.

СКАЧАТЬ и нравы» и разницу в возрасте – без малого четверть века. Нгуен Туан родился в 1910 году, как раз в том месяце, когда на моей родине, в Одессе, пустили первый трамвай. Совпадение это сам Туан, будучи в Одессе, счел фатальным и символическим и пожелал проехать в трамвае «круг почета», сокрушаясь, что это не тот же самый вагон, который кропили когда-то святой водой. Мне трудно теперь вспомнить день и год, когда мы с ним подружились: как всегда в таких случаях, кажется, будто знаешь человека давным-давно, всю жизнь. Но навсегда сохранился в памяти январский день последнего моего университетского года, когда я впервые прочел книгу Нгуен Туана «Тоени и отзвуки времени». За окном, разрисованным морозом, кружились и падали снежинки, а я, околдованный магией слова, не видел ни мороза, ни снега, и чудился мне храм на вершине Горы-балдахина, слышались мятежные крики дружков Ли Вана, мерные ритмы старинных стихов и грозная песнь палача.

      Наверное, поэтому ощущение некоего волшебства осталось и от самого дня первого моего визита к Туану, когда жаркое солнце игрою прозрачных лучей искажало расстояния и краски, а над тротуарами и мостовыми простирали зеленые свои ладони огромные фикусы; и от неожиданного сходства, лежащего за решетчатыми воротами двора со старыми одесскими двориками, и от звучащих, как в андерсеновской сказке, деревянных ступеней лестницы и тяжелой резной двери с бронзовой ручкой, над которой висели на кольце длинные и узкие листки бумаги с выведенной по верху затейливой вязью: «Кто у меня был?» и торопливо – наискось карандашом – написанным в классической манере двустишием:

      Зачем ты спрашиваешь, кто мы,

      Коль вовсе не бываешь дома?

      А в кабинете хозяина – вещь, ошеломляющая в тропиках, – камин. Топчан из массивных досок черного дерева, какое в Европе, наверно, идет на рояли. На топчане раскладная опорная подушка из раззолоченной кожи, на которые в старину облокачивались мужи во время ученой беседы. Неправдоподобно яркие цветы в обвитой ощерившимися драконами вазе. А на каминной полке багровые огоньки благовонных палочек, курящихся под носом у древней статуи коленопреклоненного тямского пленника[1] с отвисшим брюхом и сложенными перед грудью ладонями. Рядом – дружеский шарж – скульптурный портрет самого хозяина, изображенного в момент творческого экстаза. На стене, сбоку от камина, еще два живописных его портрета: один на доске написан лаком – черными и золотыми штрихами по алому фону, другой исполнен в той же технике – вписанное в круг широкой тарелки серебристо-серое лицо с перламутрово-черными усиками правый глаз лукавый и смешливый, а левый – печальный.

      – Художник, – поясняет Нгуен Туан, – уловил двойственность моей натуры. Ничего-ничего, к гостям я всегда оборачиваюсь веселой стороной. Печальная – для членов семьи и литературных критиков.

      Картин здесь много. В бамбуковых рамках, наклеенные на серый холст, пестреют исполненные в народной традиции иллюстрации к старинной поэме. В серовато-коричневых тонах выдержаны написанные маслом виды старого Ханоя. Возле книжного СКАЧАТЬ