Скакун с наслаждением опустился на снег – эх, поспать бы! – женщина положила рядом с Бразаром меховой сверток, укрыв его от пронизывающего ветра, и отошла шагов на десять назад, по следам, что оставил на снегу козел.
– Надеюсь, человек, ты будешь достаточно туп, чтобы попасться в мою ловушку.
Гаруса сняла меховые рукавицы, подула на вмиг закоченевшие руки и принялась медленно – пальцы сводило на стылом ветру – увязывать в полотно магические нити. Один узелок, второй… Две красные сплетаются с черной. Белую почти не видно, но она нужна.
«Сосредоточься, Гаруса! Без белой нити ничего не получится! Четыре! Четыре узелка на ней!»
В рукавицах или перчатках полотно не сплетешь, а на морозе пальцы деревенеют мгновенно. Перестают слушаться, теряют ловкость. Четыре узелка на едва различимой в пурге белой нити – как четыре ледяные вершины, на которые нужно взойти обнаженной. А ведь ее еще нужно сплести с остальными, выложить на снегу злой узор, налить в него яду. И все – на ветру, незащищенными руками. Будь сейчас лето и будь у нее больше сил, Гаруса приготовила бы наемнику ловушку получше, сплела бы не полотно на земле, а шатер из тонких нитей, в котором запутались бы и конь, и всадник. Но сейчас даже ядовитый платок дался женщине с огромным трудом. Небольшой, плохо замаскированный, он лежал прямо на следах Бразара. Стоит преследователю проехать в стороне, и усилия Гарусы пропадут – сшитое непослушными пальцами полотно останется нетронутым, поджидая другого прохожего.
– Надеюсь, человек, ты будешь достаточно туп, чтобы попасться в мою ловушку, – повторила женщина, обращаясь то ли к скачущему за ней убийце, то ли к богам. – И не сразу поймешь, почему твой конь споткнулся.
Если конь Леннарта ступит на платок, а сам он не поторопится спрыгнуть, то погоня на этом прекратится. Если наемник окажется шустрым, погибнет только скакун. Если же убийца проедет в стороне…
Об этом Гаруса думать не хотела.
Закончив колдовать, она вернулась к Бразару, уселась перед ним и тихонько заплакала. Не от отчаяния – у нее еще были силы продолжать борьбу, не от боли – руки, обожженные ледяным дыханием зимы, еще не успели согреться, еще ничего не чувствовали. Вполне возможно, они никогда ничего не почувствуют. Почернеют, и…
Да какая разница, что станет с руками? Жить-то осталось…
Гаруса плакала, чтобы набраться сил. Чтобы выдавить из себя и отчаяние, и боль, и безнадежность, и жалость к Бразару. Плакала, чтобы избавиться от беспросветной тьмы, поглощающей душу. Плакала, чтобы выдавить из себя слабость.
Потому что до тех пор, пока внутри горит огонь, даже смертельный, она не проиграет. Не сможет проиграть.
Скакун потерся носом о плечо женщины.
– Да, Бразар, нам надо идти, – согласилась Гаруса, утирая слезы. – Надо идти. Мы должны добраться до отрогов до темноты…
Ничего не чувствующими руками она прижала к груди меховой сверток и, пошатываясь, пошла за ковыляющим СКАЧАТЬ