Воспоминания. Викентий Вересаев

Чтение книги онлайн.

СКАЧАТЬ Мой старший брат Миша в то время читал очень длинное стихотворение под заглавием «Евгений Онегин». Я случайно как-то открыл книгу и вдруг прочел:

      …в санки он садится,

      «Поди! поди!» – раздался крик;

      Морозной пылью серебрится

      Его бобровый воротник.

      Я даже глаза вытаращил от радости и изумления: наш Тришатный! Сразу я узнал. Наверно, сочинитель бывал у нас в Туле.

      Во-вторых, на всех афишах и объявлениях внизу мелким шрифтом печаталось: «Печатать разрешается. Полициймейстер А. Тришатный». И не «полицмейстер», а на каком-то неизвестном языке: «полициймейстер». По-немецки, – я отлично знал, – будет «полицеймейстер».

      Потом еще сама фамилия Тришатный. Три, а чего три, – никому не известно. Мещане и мужики называли его «Триштанный».

      Но самое замечательное, самое непонятное и всего больше поражавшее мой ум было в нем то, что он только очень редкие фразы говорил по-русски, больше же всего говорил на великолепном французском языке, хотя кругом ни одного француза не было. Помню, упал человек на углу Киевской и Посольской и лежал боком, тяжело хрипя, со странным лицом, темным, как мокрый снег. Подкатил в своих санках Тришатный, соскочил, толпа перед ним раздалась. Он на русском языке велел городовому привести извозчика, а потом быстро заговорил по-французски, устремив взгляд куда-то поверх наших голов. Бабы, разинув рты, смотрели ему в усы, я оглядывался: с кем это он? Никого подходящего не было. А он все говорил и говорил: «Voyons! N'est ce pas? Eh bien!»[3] Очень это большое во мне вызывало к нему уважение. И я думал: «Наверно, он всегда живет в самом аристократическом обществе!»

      Шел из гимназии и встречаю на Киевской Катерину Сергеевну Ульянинскую, – она была у нас раза два-три в год. Шаркнул ногой и протянул руку. Она, не вынимая рук из муфты, посмотрела на мою протянутую руку и любезно сказала:

      – Здравствуйте, Витя!.. Как здоровье мамы?

      Ух, как помню я свою красную от мороза, перепачканную чернилами руку, – как она беспомощно торчала в воздухе, как дрогнула и сконфуженно опустилась. Катерина Сергеевна поговорила минутки две, попросила передать ее поклон папе и маме и, все не вынимая рук из муфты, кивнула мне на прощанье головой.

      С тех пор я хорошо помню, что нельзя первому подавать руку дамам.

* * *

      И еще был один такой урок, который тоже запомнился мне на всю жизнь.

      Мама велела мне зайти после всенощной в Петропавловскую аптеку и взять лекарство. Папа был популярный в городе врач, и в аптеке ко мне относились очень ласково. Раз, помню, для каких-то моих дел (кажется, чтобы спрятать волосы Маши Плещеевой) мне очень было нужно красивую, с картинками, коробочку от лекарств. Я зашел в Петропавловскую аптеку и спросил, конфузясь: можно у них купить коробочку одну, без лекарств? У аптекаря были длинные черные усы, они торчали прямо в стороны. Он улыбнулся, вышел в другую комнату и вынес мне сверточек.

      – Сколько стоит?

      – Ничего.

      Пришел домой. Развернул. Вот радость! Большая зеленая коробочка СКАЧАТЬ