На мохнатой спине. Вячеслав Рыбаков

Чтение книги онлайн.

СКАЧАТЬ style="font-size:15px;">      Щекой почувствовал её взгляд, но не повернул головы. Упорно, ни слова не говоря, продолжал смотреть вверх. Маша так же настойчиво и так же молча звала, звала ответить взглядом на её взгляд. Но я боялся.

      – У тебя седина красивая, – сказала она на пробу.

      – Темно же, – проговорил я. – Как ты видишь?

      – Вижу.

      Я не ответил.

      – И вообще ты сегодня превзошёл себя.

      Я не ответил.

      – И за столом, и после, – сказала она.

      Я не ответил.

      – Два часа рядом с молоденькой посидел и сам помолодел, – на пробу пошутила она.

      Я сказал:

      – Да это я рядом с тобой сидел. А они напротив.

      Она помолчала и, решив, наверное, больше не будить лиха, спросила уже обыденно, по-семейному; мы, мол, вместе, и у нас общие заботы:

      – Как она тебе?

      – Вроде ничего. Только наваженная очень.

      – Наваженная?

      Она не поняла. Не знала слова.

      Это от бабушки во мне уцелело, и, размякнув, я по рассеянности иногда возвращался речью в детство, забывая о том, что меня могут не понять. «Наваженный» – значит «очень много о себе понимающий», «надутый от важности». Бабушка была кладезем непонятных, чарующих слов и фраз, которых теперь уж нет и никогда не будет. Я умру, и они умрут, такого даже сыну не передать. Останутся тюбинг, блюминг, мерчандайзинг… Газгольдер, бюстгальтер. Дискурс, дисфункция, лобби, либидо. Инжектор, проректор. Шимми, твист.

      А она, натрудившись до упаду на огороде, говорила: что потопаэшь – то и полопаэшь. Отставляла пустой стакан и говорила: чай не пьэшь – осовешь, а как попьэшь – опузатешь. Медленно, тщательно пережёвывала кусочек хлеба и, когда он всё-таки иссякал, говорила: жуэшь, жуэшь, аж вспотешь. Метель у неё была: падера. Самодовольный пижон: клюй. Встрёпанный и растерянный: раскокляченный. Хлопотать и возиться: вошкаться. Раздеться:

      разнагишаться или растелешиться, причём первое – о мужчинах, а второе – о женщинах, и почему так – неведомо. Эти слова сами по себе были как хлеб. Хлеб языка. Без них – одна химия, пальминат натрия. Мыло вместо хлеба.

      – Ну, важная очень. Высокого о себе мнения.

      – Мне показалось, ты к ней вполне проникся.

      Я сглотнул, прежде чем ответить. Боялся неуместно пискнуть горлом.

      – Ну, симпатичная, кто ж спорит.

      – А ты не боишься при ней вести такие разговоры? Мы же её совсем не знаем.

      – А что я такого сказал?

      – Ну да, действительно. Теперь русский дух опять в почёте. Дожили.

      – Машенька, а почему ты теперь от меня всё время под одеялом прячешься? Нынче вон вообще… до горлышка. И никогда уже, – я показал двумя пальцами, как ходят, – не погуляешь передо мной? Это ведь красиво…

      Она помолчала. Потом суховато ответила:

      – Фигура СКАЧАТЬ