свое направление с севера на юг, снова приносит мне надежду. Bскоре я все отчетливей слышу спасительные голоса и, в конце концов, выхожу из чащи леса, попадая в небольшую деревню, жители которой собрались в ее центре, плотным кольцом обступив высокий деревянный столб. Видя только его верхушку из-за спин людей, я начинаю пробираться ближе к нему, чтобы понять, что собрало здесь всю деревню. Мое любопытство подстегивают периодические крики одобрения и улюлюканья, расходящиеся в толпе, как волны от брошенного в воду камня. Кое-как втиснувшись между стоявшими в первом ряду седовласым мужчиной и женщиной, державшей младенца на руках, я наконец-то вижу, что здесь происходит. Представшая картина на мгновение лишает меня дара речи. Глаза отказываются верить в происходящее. Я понимаю что большой столб – это столб позора, к основанию которого привязана маленькая, худенькая, босая девочка, лет восьми – максимум десяти. На ней легкое платьице неопределенного цвета, сильно испачканное, с болтающимся на ветру куском оторванного, почти кукольного рукавчика. В первый момент я пытаюсь объяснить себе, что это просто элемент какого-то праздничного ритуала. Что это все не всерьез. Поворачиваюсь к толпе, пытаясь в лицах найти тому подтверждение. И наталкиваюсь на то, что ужасает, что не укладывается в голове. Я как будто попала в толпу, где вместо лиц – маски на честь хэллоуина. Искаженные ненавистью, злобой, они изрыгивают слова проклятий, оскорблений, требуя все большего и большего наказания для их маленькой жертвы. Только изредка гримаса злобы сменяется чувством удовлетворения на их лицах. После того, как очередной ребенок – доброволец из толпы, громко подстрекаемый взрослыми, плюет в девочку или отвешивает ей пощечину. Oна покорно принимает наказание. Белокурая головка с длинными, спутанными волосами низко опущена. Я не вижу ее лица. Вижу только как беззащитное, хрупкое тельце бьет сильный озноб. Меня тоже пробирает дрожь. Я все еще надеюсь встретить в толпе хоть одно человеческое лицо. Не может быть, чтобы не было никого, кто испытывал бы сострадание к ребенку. Смотрю на лицо рядом стоящей женщины, которая держит младенца. Периодически она опускает глаза на малыша. На лице появляется нежность к этому своему, родному комочку. Полюбовавшись на свое чадо, она снова смотрит на девочку. Мне трудно в это поверить, но я вижу, что для нее это всего лишь зрелище и, чем сильней она прижимает к груди своего ребенка, тем хладнокровней готова линчевать чужого.
Как?! Как такое может быть? А этот пожилой мужчина? Ведь девочка у столба могла быть его внучкой. Неужели нет ни капли жалости, ни нормального мужского желания защитить? Нет. Я вижу только равнодушие с примесью праздного интереса. Oт боли и злости на этих нелюдей у меня закипает мозг. Я начинаю продумывать как короче и быстрей могу добраться к девочке. Смотрю вправо, где толпа кажется реже и встречаюсь взглядом с двумя парами уже знакомых, леденящих душу, горящих глаз, которые я намедни наивно приняла за светлячков.
СКАЧАТЬ
