Бродский. Двойник с чужим лицом. Владимир Соловьев

Чтение книги онлайн.

СКАЧАТЬ может, тогда разрыв между образами – литературным отщепенцем с явными признаками гениальности, каким я знал Вас в Ленинграде, и всемирно известным поэтом, нобелевским лауреатом, литературным мэтром, коим Вы теперь являетесь?

      Что говорить, скачок и в самом деле головокружительный, но вряд ли такой уж неожиданный для тех, кто Вас знал прежде – даже когда Вы неприкаянно шатались по ленинградским улицам и самыми верными Вашими спутниками были агенты КГБ, и тогда в Вас ощущался (думаю, что и ими) мощный духовный потенциал, который был не ко двору в «отечестве белых головок» и пошел в бурный – чтобы не сказать, буйный – рост, когда Вы «сменили империю»:

                                                    Этот шаг

      продиктован был тем, что несло горелым

      с четырех сторон – хоть живот крести;

      с точки зренья ворон, с пяти.

      Дуя в полую дудку, что твой факир,

      я прошел сквозь строй янычар в зеленом,

      чуя яйцами холод их злых секир,

      как при входе в воду. И вот с соленым

      вкусом этой воды во рту,

      я пересек черту…

      И годом раньше, в одном из сонетов к Марии Стюарт: «Во избежанье роковой черты, я пересек другую – горизонта, чье лезвие, Мари, острей ножа».

      Так Вы были потеряны для Ленинграда и России – тогда казалось, что навсегда – и найдены, приняты другим миром, хотя житейская везучесть разве что амортизировала приземление, потому что трагедия вовсе не в пространственных перемещениях бренного тела:

      В настоящих трагедиях, где занавес – часть плаща,

      умирает не гордый герой, но, по швам треща

      от износу, кулиса.

      К этому сюжету-вопросу – кто герой разыгрываемой в жизни (или жизнью?) трагедии? – Вы возвратитесь спустя два года после «Колыбельной трескового мыса», которую я только что цитировал, в стихотворении «Пятая годовщина» (отъезда из России, поясним читателю):

      Я вырос в тех краях. Я говорил «закурим»

      их лучшему певцу. Был содержимым тюрем.

      Привык к свинцу небес и айвазовским бурям.

      Так, думал, и умру – от скуки, от испуга.

      Когда не от руки, так на руках у друга.

      Видать, не рассчитал. Как квадратуру круга.

      Видать, не рассчитал. Зане в театре задник

      важнее, чем актер. Простор важней, чем всадник.

      Передних ног простор не отличит от задних.

      Деперсонализовав таким образом трагедию – что она, в самом деле, в просторах скорее все-таки времени, чем пространства! – Вы кончаете стихотворение и вовсе махнув на себя рукой:

      Мне нечего сказать ни греку, ни варягу.

      Зане не знаю я, в какую землю лягу.

      Скрипи, скрипи, перо! переводи бумагу.

      И больше того: «Человек превращается в шорох пера по бумаге» либо «От всего человека вам остается часть речи» – название одной СКАЧАТЬ