Два капитана. Вениамин Александрович Каверин

Чтение книги онлайн.

      Я молча смотрел на него.

      – А я тебе скажу, что ты должен говорить. Ты слышишь – стало быть, должен говорить. Это, брат, редчайший случай: коли ты всё слышишь – и немой. Может, ты глухонемой?

      Я замотал головой.

      – Ну вот. Значит, заговоришь.

      Он вынул из заплечного мешка какие-то инструменты, пожалел, что мало света, хотя был ясный солнечный день, и полез мне в ухо.

      – Ухо вульгарис, – объявил он с удовольствием, – ухо обыкновенное.

      Он отошёл в угол и сказал шёпотом: «Дурак».

      – Слышал?

      Я засмеялся.

      – Хорошо слышишь, как собака. – Он подмигнул Сане, которая, разиня рот, смотрела на нас. – Отлично слышишь. Что же ты, милый, не говоришь?

      Он взял меня двумя пальцами за язык и вытащил его так далеко, что я испугался и захрипел.

      – У тебя, брат, такое горло! Чистый Шаляпин. Н-да!

      Он с минуту смотрел на меня.

      – Нужно учиться, милый, – серьёзно сказал он. – Ты про себя-то можешь что-нибудь сказать? В уме? – Он стукнул меня по лбу. – В голове, понимаешь?

      Я промычал, что да.

      – Ну, а вслух? Скажи вслух всё, что ты можешь. Ну, скажи: «да».

      Я почти ничего не мог. Но всё-таки произнёс:

      – Да.

      – Прекрасно! Ещё раз.

      Я сказал ещё раз.

      – Теперь свистни.

      Я свистнул.

      – Теперь скажи: «у».

      Я сказал:

      – У.

      – Лентяй ты, вот что! Ну, повторяй за мной…

      Он не знал, что я всё говорил в уме. Без сомнения, именно поэтому с такой отчётливостью запомнились мне первые годы. Но от моей немой речи ещё так далеко было до всех этих «е», «у», «ы», до этих незнакомых движений губ, языка и горла, в котором застревали самые простые слова. Мне удавалось повторять за ним отдельные звуки, главным образом гласные, но соединять их, произносить их плавно, «не лаять», как он мне велел, – вот была задача!

      Только три слова: «ухо», «мама» и «плита» – получились сразу, как будто я произносил их когда-то, а теперь оставалось только припомнить. Так оно и было: мать рассказывала, что в два года я уже начинал говорить и вдруг замолчал после какой-то болезни.

      Мой учитель спал на полу, покрывшись полушубком и положив под сенник какую-то металлическую светлую штуку, а я всё ворочался, пил воду, садился на постели, смотрел в замёрзшее узорами окно. Я думал о том, как я вернусь домой, как стану говорить с матерью, с тётей Дашей. Я вспомнил первую минуту, когда я понял, что не умею, не могу говорить: это было вечером; мать думала, что я сплю, и, бледная, прямая, с чёрными косами, переброшенными на грудь, долго смотрела на меня. Тогда впервые пришла мне в голову горькая мысль, отравившая мои первые годы: «Я хуже всех, и она меня стыдится».

      Повторяя «е», «у», «ы», я не спал до утра от счастья. Саня разбудила меня, когда был уже день.

      – Я к бабушке бегала, а ты СКАЧАТЬ