тот же голос. Тут навалилась пристань. – Задний ход! Замолкшие было колеса шумно забили, закрутились в обратную сторону. Воронки побежали по воде. Пристань стала удаляться, как-то такое переходить на ту сторону, потом опять – очень медленно – приблизилась, но уже с другого борта. Над головами пассажиров пролетел, разматываясь на лету, свернутый канат. Петя почувствовал легкий толчок, смягченный веревочной подушкой. С пристани подали сходни. Первым по ним сбежал усатый и тотчас пропал, смешавшись с толпой. Вскоре, дождавшись своей очереди, и наши путешественники медленно сошли на мостовую пристани. Мальчика удивило, что у сходней стояли городовой и несколько человек штатских. Они самым внимательным образом осматривали каждого сходившего с парохода. Осмотрели они также и папу. При этом господин Бачей машинально стал застегиваться, выставив вперед дрожащую бородку. Он крепко стиснул ручку Павлика, и лицо его приняло точно такое же неприятное выражение, как утром в дилижансе, когда он разговаривал с солдатом. Они наняли извозчика – Павлика посадили на переднюю откидную скамеечку, а Петя, совершенно как взрослый, поместился рядом с папой на главном сиденье – и поехали. При выезде из агентства у ворот стоял часовой в подсумках, с винтовкой. Этого раньше никогда не было. – Папа, почему стоит часовой? – шепотом спросил мальчик. – Ах, боже мой! – раздраженно сказал отец, дергая шеей. – Отчего да почему! А я почем знаю? Стоит и стоит. А ты сиди. Петя понял, что расспрашивать не надо, но также не надо и сердиться на раздражительность папы. Но когда на железнодорожном переезде мальчик вдруг увидел сожженную дотла эстакаду, горы обугленных шпал, петли рельсов, повисших в воздухе, колеса опрокинутых вагонов, весь этот неподвижный хаос, он закричал, захлебываясь: – Ой, что это? Посмотрите! Послушайте, извозчик, что это? – Пожгли, – сказал извозчик таинственно и закачал головой в твердой касторовой шляпе, не то осуждая, не то одобряя. Проехали мимо знаменитой одесской лестницы. Вверху ее треугольника, в пролете между силуэтами двух полукруглых симметричных дворцов, на светлом фоне ночного неба стояла маленькая фигурка дюка де Ришелье с античной рукой, простертой к морю. Сверкали трехрукие фонари бульвара. С эспланады открытого ресторана слышалась музыка. Над каштанами и гравием бульвара бледно дрожала первая звезда. Петя знал, что именно там, наверху, за Николаевским бульваром, сияло и шумело то в высшей степени заманчивое, недоступное, призрачное, о чем говорилось в семействе Бачей с оттенком презрительного уважения: "в центре". В центре жили "богатые", то есть те особые люди, которые ездили в первом классе, каждый день могли ходить в театр, обедали почему-то в семь часов вечера, держали вместо кухарки повара, а вместо няньки – бонну и зачастую имели даже "собственный выезд", что уже превышало человеческое воображение. Разумеется, Бачей жили далеко не "в центре". Дрожки, треща по мостовой, проехали низом, Карантинной улицей, и затем, свернув направо, стали подниматься в город. Петя за лето отвык от города.
СКАЧАТЬ
