Кругосветная география русской поэзии. Эльдар Ахадов

Чтение книги онлайн.

      Наверно, я погиб. Глаза закрою – вижу.

      Наверно, я погиб: робею, а потом —

      Куда мне до нее! Она была в Париже,

      И я вчера узнал – не только в нем одном.

      Какие песни пел я ей про Север дальний!

      Я думал: вот чуть-чуть – и будем мы на «ты».

      Но я напрасно пел о полосе нейтральной —

      Ей глубоко плевать, какие там цветы.

      Я спел тогда еще – я думал, это ближе, —

      Про юг и про того, кто раньше с нею был.

      Но что ей до меня! Она была в Париже,

      Ей сам Марсель Марсо чего-то говорил.

      Я бросил свой завод, хоть в общем, был не вправе,

      Засел за словари на совесть и на страх,

      Но что ей до того! Она уже в Варшаве,

      Мы снова говорим на разных языках…

      Приедет – я скажу по-польски: «Проше, пани,

      Прими таким, как есть, не буду больше петь!»

      Но что ей до меня! – она уже в Иране, —

      Я понял – мне за ней, конечно, не успеть.

      Ведь она сегодня здесь, а завтра будет в Осле —

      Да, я попал впросак, да, я попал в беду!

      Кто раньше с нею был и тот, кто будет после, —

      Пусть пробуют они. Я лучше пережду.

      Вознесенский Андрей Андреевич

      Париж без рифм

      Париж скребут. Париж парадят.

      Бьют пескоструйным аппаратом,

      Матрон эпохи рококо

      продраивает душ Шарко!

      И я изрек: «Как это нужно —

      содрать с предметов слой наружный,

      увидеть мир без оболочек,

      порочных схем и стен барочных!..»

      Я был пророчески смешон,

      но наш патрон, мадам Ланшон,

      сказала: «0-ля-ля, мой друг!..» И вдруг —

      город преобразился,

      стены исчезли, вернее, стали прозрачными,

      над улицами, как связки цветных шаров, висели комнаты,

      каждая освещалась по-разному,

      внутри, как виноградные косточки,

      горели фигуры и кровати,

      вещи сбросили панцири, обложки, оболочки,

      над столом

      коричнево изгибался чай, сохраняя форму чайника,

      и так же, сохраняя форму водопроводной трубы,

      по потолку бежала круглая серебряная вода,

      в соборе Парижской богомагери шла месса,

      как сквозь аквариум,

      просвечивали люстры и красные кардиналы,

      архитектура испарилась,

      и только круглый витраж розетки почему-то парил

      над площадью, как знак:

      «Проезд запрещен»,

      над Лувром из постаментов, как 16 матрасных пружин,

      дрожали каркасы статуй,

      пружины были во всем,

      все тикало,

      о Париж,

      мир паутинок, антенн и оголенных проволочек,

      как ты дрожишь,

      как тикаешь мотором гоночным,

      о сердце под лиловой пленочкой,

      Париж

      (на месте грудного кармашка, вертикальная, как рыбка,

      плыла бритва фирмы «Жиллет»)!

      Париж, как ты раним, Париж,

      под скорлупою ироничности,

      под откровенностью, СКАЧАТЬ