Крайний. Маргарита Хемлин

Чтение книги онлайн.

      – Там був. Токо спав.

      – А шо ж тэбэ нэ прывэзлы хлопци? Нэвже дид Опанас забувся такого красунчика?

      – Я сказав, шо я Зайченко. Васыль.

      Винниченко страшно засмеялся. Так засмеялся, аж залаял как будто.

      – Зайченко! Дида Опанаса ще нихто не обманув. Вин жида носом чуе! Якый ты Зайченко! Нэ розумию, чого вин тэбэ пожалив… Ото, мабуть, пожалив. В нього сыны на хронти, дак пожалив. Якшо спытае потим советська власть, дак вин жида пожалив малого. А чи спытае хто? Полягуть сыны його, и нихто нэ спытае. Никому будэ пытаты. Щитай, армьянына того за тэбэ кокнулы. В зачот трудодней пойшов. Одвэртевся ты. Ой, одвэртевся ж, гад!

      И смотрит на меня пристально. Как на Гришу смотрел, когда тот двойку ему в дневнике показывал, замазанную чернилами, но плохо замазанную. Гриша вообще замазывал плохо. А я хорошо замазывал. А он плохо. Сначала переправлял, а потом мазал. Наружу и выходило. А надо кляксу ставить. И не на самое место, так, трохи сбоку. Но чтоб закрывало, что надо. А Гриша не хотел. Сначала переправлял, вдруг получится. Никогда у него не получалось.

      Я вспомнил про Букета. Тут и он влез в сарай. Лапой дверь приоткрыл и влез. И в ноги Винниченке лег. Вроде он не против него. И спину подставляет, чтоб погладил.

      – О, Букэт! Ну и гад же ж ты, Нишка! И собацюру вкрав. Це ж Панасовый собацюра?

      – Он сам за мной пошел. Я думал, никто не вернется. А мне веселей.

      – Давай сюды свои торбы! Шо ты туды напхав?

      Все мое богатство вывалилось наружу, как кишки из глубины живота. Особенно рушник. И планшет командирский офицерский.

      Винниченко открыл, покопался, достал бумажки, разгладил, почитал, партийный билет посмотрел и на землю кинул. А планшет не кинул. Гладит рукой.

      – Ото шкира! Шкира, кажу, справна! На подошвы пущу. И рэминэць хороший.

      Винниченко будто спохватился, поднял партбилет и дал мне в руки:

      – Давай, порвы! На шматочки. Я сылу тратыть не хочу.

      Я порвал. А обложка твердая, не рвется.

      Винниченко кричит сквозь зубы:

      – Зубамы рвы! Зубамы!

      Я и зубами попробовал. Не рвется.

      Винниченко выхватил у меня корочку, сунул в планшетку.

      – Ладно! Досыть! То ж коленкор, – уважительно приговорил он. – Я йому мисце знайду.

      Я молчу.

      Винниченко поднял рушник, взвесил на руке:

      – То ж на смэрть соби дид наготував. Шоб з ным положилы. Пид голову. А ты вкрав. Нэ соромно тоби, ты ж пионэр! Тьху!

      Плюнул.

      Рушник свернул аккуратно и на планшетку положил. Опять взвесил, прижал к груди. И не сказал: «Мое», а и так понятно.

      – Значить, так. Ниякого тоби Грыши нэ будэ. Зараз пидэмо зи мною. Видвэду тэбэ в однэ мисце. Очи завьяжу и повэду. Шоб обратно знов нэ прыйшов.

      Я испугался. Заведет в лес и бросит с волками. Как в сказке. Но внешне испуга не показываю. Только губы трясутся, и руки тоже. И по ногам затекло горячее.

      Винниченко СКАЧАТЬ