Фрэнсис Весь. Мария Жиглова

Чтение книги онлайн.

      Я жду с упорством Сизифа опять,

      Когда мне книжки привезут с вокзала,

      Из типографии – то бишь поставят «пять».

      И жизнь моя дороже пятака

      Теперь едва ли, на который ни куска

      Купить, ни на метро не хватит – мало,

      Но без которого, я думаю, тоска.

      Хотя не знаю – мутная река,

      Летящая по краю Ойкумены,

      Меня уж подхватила, но пока

      Я голову держу, и с откровенным

      Вниманием смотрю на берега.

      Вот бабочка одна передо мной

      Играет, вертится.

      Другая за спиной.

      Третья на плече,

      Четвертая на третьей.

      А пятых – пятых нету ни одной.

      Их много так на пальцах белых рук.

      И от часов без времени – их звук.

      Меня зовут, конечно, Галатея,

      А не Психея. Мне не люб паук.

      Их много так на пальцах этих рук,

      И береста, и пробочки, и звук,

      И от чего сойти с ума – не знаю,

      Как от всего. Опять «Весна без краю».

      И майский день под Пасху не велит

      Печалиться бессмертию, пиит.

      Уносит все в последние мгновенья

      Клепсидры бег; вот остановка, ход,

      И Минотавра видно отраженье…

      Вот новые считалки, поворот,

      Как ясно все в последние мгновенья

      Спектакля – и как Новый Век идет,

      Летейской травки пенье островное,

      И плеск ее, и смех, и как чужое

      Безумие нас забирает в рот.

      Над постаментом – пустота.

      Античности слепые дали.

      И вновь в Тифлисе цинандали

      И вечность – света маета.

      Война пришла зимой в Тифлис,

      Пришла домой в ветрах, воочью.

      Но мы сегодня собрались

      Не пить вино – смотреть, как ночью

      Комета страшная встает.

      И в свой черед чума идет.

      Комета в Грузию пришла,

      Раскинул Ангел два крыла,

      Как темной ночью – свет в окне.

      Война. Чума. И страшно мне.

      Гудели липы… грозовым

      Стал горизонт, и розовым

      Предстало небо для двоих,

      Застывших даже не в руке

      Рука,

      И голод взгляда их,

      Застывший тоже на века,

      Как всякий детский голод, чист

      И грозен дистрофией, и

      В забвенье страха, в знанье числ

      Не тронули тела свои.